За далью непогоды - [134]

По лицу Гатилина Варя легко читала его мысли. Она не спорила с ним: все правильно. Дочь, диссертация… Остепениться можно. У нее накопилось достаточно публикаций, чтобы рассчитывать на защиту по совокупности. Что другое волнует ее? Может быть… деньги, машина, дача — знаки достоинства и рабства человека в век прогресса?! А-а, что деньги! Есть немало способов добыть их, да они всегда утекают из рук. Машина, даже если и «Волга», не стоит забот, от нее одни переживания. Больше нервов изведешь, а удовольствия ни на грош. Дача?! Дача у Вареньки была. Не бог весть какая, пять соток земли под ней, так в предвиденье лучшей эту она продала… Не-ет, Варя бы серьезно обиделась, если бы и в шутку сказали, что единственно это может стать интересом ее жизни. «Какая чушь! — вспылила бы она. — Глупо, низко ставить так человека…»

Погоня за благополучием казалась Варе похожей на ловлю солнечного зайчика, которым дразнят тебя через зеркало: ты его тут накрываешь, а он там, ты одно покупаешь, а завтра другое выкинули — и так без конца. Она искала что-то более прочное, незыблемое, неколебимое. Не просто было различить его среди пестроты и обилия благ, каких много нынче на виду у всех. Ей открылось, что вещи сами по себе особой ценности не представляют, важна идея, которую они олицетворяют. Но и абстрактная идея не удовлетворяла Варю. То, что она искала, к чему стремилась, что вот уже несколько лет не давало покоя, возмущало ее подкорку и побуждало к действию, то есть  п о л о ж е н и е, можно было назвать капиталом века. Положение в обществе определяло все — в этом Варя должна была убедить Гатилина и тогда ободрить его.

С некоторых пор Варя считала себя вправе рассчитывать на такое, где, как выразился однажды Хотеев, Александр Михайлович, нет великих над равными, но есть равные среди великих. Александр Михайлович всегда выражался несколько высокопарно, «великих» вполне можно было заменить на «достойных», «избранных», — одним словом, таких, которых не много, и занять это положение предстояло, собственно, Гатилину, но и она, Варя, вошла бы с ним в этот круг на правах жены. Шанс был близок, был возможен, но сейчас он уплывал из-под носа Гатилина, а ее тюха делал вид, что не догадывается ни о чем.

И Варя, наклонившись к Гатилину еще ближе, чтобы затем резко выпрямиться, дала волю словам.

— Да, мой хороший, да!.. Ты неплохо устроился — сам тут, жена на отшибе… Ни горя, ни забот, и никаких тебе семейных передряг. Ради чего нам такие жертвы?! Подумай, одно слово — дочь! — а тебе сказать нечего. Выросла, воспитали люди добрые, она же — отца не знает… А я?! Мыкалась между вами, как маршрутка между вокзалами… Не думай, что я нарочно собрала сейчас упреки в кучу. Тебе трудно было на Карадаге, и если бы Хотеев не вытянул тебя оттуда, где бы ты был?! Молчишь?! Вот, то-то! А здесь — я приехала, на носу перекрытие, а о том, что ты отстранен, узнаю от других. Для тебя это в порядке вещей, правда?! А я ведь помню, какие ты строил планы, когда тебя назначили сюда. Помолодел прямо, испугалась, уж не бросит ли… Ну, ты посмотри, не отводи глаза… Начальник управления месит руками грязь… Ты, оказывается, добровольно, сам согласился. Не смешно разве?! Скажи по совести, на что ты рассчитываешь? Думаешь, за это тебе сделают предпочтение?.. Хотеева ты игнорировал — факт, между прочим, печальный, меня тоже игнорируешь. А ведь я в свое время упросила Александра Михайловича свести тебя со старым либералом, как его… Малышевым! И на днях, перед отъездом сюда, я снова разговаривала о тебе с Хотеевым… Не бойся, конфиденциально! Я еще не дура… Как, спрашиваю, Гатилин?.. Он — он! — пожал плечами: пока, дескать, котируется, хорошее мнение, но перспектива… Что-то странное, говорит, творится там, в Барахсане. Окончательно не разобрались, но когда начальника управления отстраняют от перекрытия… Ну, достиг! — думаю.

— Варя! — хрипло выкрикнул Гатилин и пристукнул ладонью по столу.

— Не перебивай! — усмехнулась она. — И научись, наконец, правильно относиться к критике, хотя бы моей… Я знаю, ты благородный человек, и могу понять тебя, когда ты думал, что Анива для Басова — его первая станция, от начала и до конца его. Так, ну а для тебя?! А если последняя?! Видишь, как ты поторопился… При этом будущее Басова в любом случае обеспечено! А твое?!

— Ты кончила? — глухо спросил Гатилин.

— Чудак… Разве я могу одним разговором с тобой исправить ошибки жизни!

Гатилин сощурился от едкого дыма, текшего тонкой струйкой с кончика папиросы, затянулся последний раз и не спеша загасил окурок. Поднялся и вдруг трахнул кулаком по столу. Блюдце с окурками подпрыгнуло. Гатилин перевел взгляд с кулака на Варю, но, от бешенства не видя ее, с рыком произнес в ее сторону:

— Так бы из тебя дурь выбить…

В комнате стало тихо. Потом в углу за кроватью раздалось жалобное всхлипывание.

«Убедил!..» — подумал Гатилин и перевел дух. Отпустив пояс и забыв расстегнуть на воротнике пуговицу, он рывком сдернул со спины рубаху. Пуговица отлетела.

— Подумай, — сказал он отходчиво, — что ты хочешь, куда лезешь…

И уже из коридора на кухню буркнул, словно это был единственный упрек, который он мог ей бросить: