За далью непогоды - [130]

— Алимушкин у аппарата.

Он произнес это четко, требовательно, звонок, видимо, оторвал его от важного разговора, а она молчала.

— Я слушаю! — повторил он, но голос смягчился, словно он начал догадываться, кто мог звонить ему так осторожно и нерешительно. — Даша, ты?.. Ты дома?! — переспросил он.

И она сказала:

— Да, Алимушкин, дома… Я дома, — громче повторила она, чтобы он понял.

Какое-то время на том конце провода молчали, и она подумала, что их разъединили, но Алимушкин, прикрыв трубку ладонью, чтобы никто больше не слышал его, торопливо сказал:

— Даша, я сейчас!.. Ты очень нужна мне… Жди!..

Она улыбнулась и, не ответив, опустила трубку на аппарат.

Она была дома, и ей оставалось теперь только ждать.

VIII

Несмотря на то, что большую часть совместной жизни Гатилин и Варя провели врозь, Виктор Сергеевич по-своему любил Варю и понимал: дурного она не посоветует ему. Варя искренне переживала за него, но она не знала, да и не могла знать всех тонкостей его отношений с Басовым, отношений, если признаться честно, не всегда прямых и последовательных. Ему самому надо еще разбираться и разбираться в них, а Варя, побыв в Барахсане какую-то неделю, уже сделала выводы. Не может она без этого, нравится ей!.. Он, Гатилин, не то чтобы не поверил ей, но, поняв, куда жена клонит, резко осадил ее. Со слезами та убежала на кухню, дав и ему, и себе, как насмешливо заметил Гатилин, краткосрочную передышку.

А дальше что?! Вот она возвращается…

От взгляда Виктора Сергеевича не укрылось, что за считанные минуты Варвара Тимофеевна его если и не похорошела, то привела себя в порядок, — похоже, что она простила его вспышку…

Длинное вишневое платье, сужающееся книзу, сидело на ней как-то удобнее, ловчее, оно скрывало излишнюю полноту фигуры и даже придавало ей стройность; короткая, молодящая Варю прическа, которую она прячет в Москве под парик, тоже шла ей, и лицо, обрамленное прямыми русыми волосами, было строгим и свежим от анивской воды, несмотря на то, что проглядывала на нем едва заметная краснота под глазами.

Ей уже ничего не надо было говорить ему: Гатилина обрадовало, что Варя держала себя в руках и молодо, оживленно сверкали ее глаза. Он всегда считал, что с годами синева блекнет, ан нет, и цвет, и бесшабашная Варюхина веселинка те же в ее глазах, что и в молодости.

Гатилин широко улыбнулся, раздвинул руки обнять Варю, ибо без слов видно было, что она шла упасть ему на грудь, и он, давно отвыкший от нежности, поцеловал ее в теплый висок.

Еще ничего не было сказано, но уже другими глазами смотрел Гатилин на жену, видел прежнюю расстановку мебели в квартире, упакованные чемоданы… И это так обычно, так естественно для Варвары, что он не выдержал, тихо засмеялся.

— Ты что?! — удивилась она.

— А?! — переспросил он, все еще смеясь. — Говорю, приготовилась к перекрытию?! — И кивнул на чемоданы.

— Да, — ответила она, не отрывая головы от его губ. — То есть нет, нет, конечно! Я должна остаться…

Едва уловимым движением она высвободилась из его рук, сама положила ладони на пыльные плечи его кожанки, провела рукой по колючей щеке. И уже интонация ее голоса стала другой, она словно спрашивала теперь: «Я должна остаться?»

Он нахмурился:

— Тебе «ИЛ» или «ТУ» подавать?..

— Виктор, — прошептала она с укоризной, — я вполне серьезно!

— Ну, да и я не шучу.

— Ты злючка, скрытный стал, — засмеялась она, — вот я и решила… Что у тебя случилось? Расскажи! Это ведь знаешь, как помогает… Я помогу. Если не здесь, так там, в Москве, через Хотеева, но я уверена, что твои неприятности… — она помедлила, подбирая подходящее выражение, — местного характера.

— Смотри-ка! — удивился он, скрывая, что в ее словах есть доля правды. — Как у тебя поставлен голос, прямо пружинит!.. Как новые рессоры у моего газика. Где это ты научилась?!

Варвара отступила от него, присела на кровать, вытянув ноги и чуть откинувшись назад, оперлась на руки. Она смотрела перед собой, мочки ее ушей, отяжеленные подвесками с рубиновыми камнями, заалели, словно это отсветы рубиновых зерен падали на них. И хотя Гатилин видел все это, ему казалось, что Варвара по-прежнему смотрит на него, только взгляд ее стал колючим и проницательным, как… как… Он не находил, с чем сравнить ее проницательность — точно и одним словом, — но он знал, что такое же ощущение бывает, когда холодные рентгеновские лучи пронизывают грудную клетку и в их фиолетовом свечении на экране отчетливо видны не только ребра, но и темный, сжимающийся в комок мешочек сердца. И оттого, что он думал об этом, его живое, бьющееся сердце тоже сжалось и как будто остановилось — всего на мгновенье, и сам он, идя к Варваре, приостановился, и одна только мысль, не выражающая ни боли, ни страха, промелькнула в голове: неужели все?!

Потом-то ему стало казаться, что это было предвестие сердечного приступа. «Ну как сказать ей? Да и зачем?!» И сразу — жарко!.. Гатилин неловко стянул с себя чертову шкуру, бросил на пол, взялся было за стул, но раздумал и опустился на кожанку перед Варей. Надо посидеть так немного, чтобы успокоиться. А сам, как будто шутя, а может, и серьезно, сказал ровным голосом: