За далью непогоды - [128]

Как-то Тихон Светозарович получил от него записку.

«Каюсь перед Вами, маэстро, — писал Хотеев, — грешен, но разве зрелость должна отвечать за ошибки молодости?.. Время само обозначило нам наши места. Я обращаюсь к Вам с просьбой оппонировать одному из моих учеников. Паче чаяния, работа не глянется Вам, — не рубите сплеча. Мы оба хорошо знаем, что опыт приходит с возрастом… Я уже не тот, как Вы понимаете, и физически не смогу, хотя и хотел бы, проложить ту тропу, которой идет мой соискатель. С глубоким и пр.

Хотеев».

Малышев перечитал записку. «Приглашение к танцу», — подумал он. Но когда лиса начинает юлить хвостом, несомненно, она что-то затеяла…

Передавший записку молодой человек с красными веками, словно они у него трахомные, нервничал, видя раздумье Малышева.

— Простите, профессор, каков ваш ответ?

— А вы кто, собственно, курьер или доверенное лицо?

— В некотором роде…

— Видите ли, я не заключаю сделок. А это…

Он подержал в руках увесистую папку диссертанта, хотел возвратить, но — чем черт не шутит!.. Возможно, тут что-то есть. С дерьмом Хотеев не посмел бы сунуться, уж Малышева-то он знает. И буркнул:

— Ладно, оставьте это, я посмотрю…

— У меня к вам большая просьба, — добавил проситель, — чтобы вы лично присутствовали на защите…

— А письменного отзыва недостаточно? — усмехнулся Малышев.

— Нет, отзыв, конечно, зачтут, но ожидается большая пресса. Члены совета предупреждены!

— Пригласите прессу в ресторан, там больше удовольствия, — посоветовал Малышев.

— Это само собой!.. — Тот понимающе улыбнулся.

Малышев прочитал диссертацию, более того — проштудировал ее от корки до корки. Треть, если не половина, работы была собрана из брошюр Хотеева, другая половина заимствована из трудов Малышева. Попытка склеить, совместить несовместимое — выводы практической науки и сомнительные постулаты Хотеева — была настолько же абсурдной, насколько нечистоплотной. В самом принципе проглядывало что-то прежнее, хотеевское, с его самотечной идеей вульгаризации жизни. Тихон Светозарович не сомневался в первопричине: менялись времена, и спешил измениться, перестроиться сам Хотеев. По сценарию защиты они должны, видимо, пожать друг другу руки. Но наука не дом горкомхоза, где коммунальные услуги оплачиваются жильцами в складчину.

Защита, как и следовало ожидать, провалилась. Приглашенная на коньяк пресса мужественно исполнила свой долг: в двух центральных газетах развернулись дискуссии о моральном облике советского ученого, Малышев получил множество писем, сам выступил в печати, и имя Скварского было названо. После этого Юрий Борисович исчез, как будто его никогда и не было. Хотеев же расстался с кафедрой, подвизался несколько лет консультантом в разных комитетах, а за давностью, когда что-то забылось, что-то не зналось новыми людьми, он опять всплыл, на этот раз в кадровом управлении министерства. Малышев только грозно откашлялся, узнав об этом, но воевать с ветряными мельницами у него не было желания. Лишь журнальная заметка об инженере Иванецком из Барахсана и особенно подпись под ней — Ю. Скварский — насторожила его. Он думал о том, что, не свалив его, старика, хотеевщина могла ударить по Басову. Такой удар и с ним, Малышевым, сделал бы то, что не довершил еще порок митрального клапана. Однако забота о себе была короткой. Не верил Малышев, что через столько лет ему снова придется выдергивать остья хотеевщины.

…Заканчивая свой рассказ о Хотееве, Даша умолчала, как в последнее время, особенно когда она засобиралась в Барахсан, отец, прикутав плечи старым, мышиного цвета пледом, подолгу просиживал в кабинете, задумчивый и неподвижный. Он почти весь утопал в кресле, и она, входя в комнату, видела только сгорбленную спину, тяжело угнутую голову и сухие кисти рук, застывшие на подлокотниках.

Она старалась ходить бесшумно, чтобы не беспокоить его, не спугнуть нечаянно трудную думу, и знала, что отец намерен предупредить Никиту, но что-то сдерживало его. У него было много учеников, и разве он не учил их не бояться высоты? Разве не говорил, что от славы теряют голову? И разве он не наставлял их самому важному — честности перед народом и собой?! Неужто этого мало, чтобы встретить любые невзгоды?! Невзгоды пройдут, и все проходит, остается правда. Без понимания этого трудно устоять на ногах, никакая опека не поможет…

«Нет, — сказал он наконец Даше, — лучше я попрошу Никиту, чтобы прислал с тобой хваленые мягкие бакари. Валенки уже плохо греют стариковские ноги…»

Анка, теперь уже поглядывавшая на часы — пора было собираться на дежурство — и понимавшая, что более подробных объяснений она не должна требовать, все-таки спросила Дашу, извиняясь за любопытство свое стеснительной улыбкой:

— А как реагировал Тихон Светозарович на басовский вариант перекрытия Анивы? Вы же знаете, Гатилин его не подписал…

Даша поняла ее, тоже улыбнулась:

— Двух мнений не было. Отец рад за Никиту… А что, Гатилина именно поэтому не назначили начальником штаба перекрытия?

Ей было интересно послушать, что скажет Анка. Сама она, пожалуй, могла бы перечислить немало аргументов в пользу Басова, но не могла представить, как отнесся к этому Гатилин, человек ей незнакомый. Трудно поверить, что он принял это как должное…