За далью непогоды - [119]

— Салфетки — само собой. Я уж об этом не говорю. И каждый день, а не по праздникам… А система, как бы ни называлась, только чтобы не час, а двадцать минут человек на обед тратил!.. Бабы же у нас бедовые, проворные все, к посуде привычные, посноровистей мужиков. А то поденщиков развели много, да ведь и работать когда-никогда надо, не все же языки чесать…

На Шурочку загудели, она сказала:

— Я и сама не лучше других! Но четыре официантки за час, а если надо, дак и я с ними, запросто успеют обслужить два или три участка…

У Авдея Авдеевича глаза на лоб полезли. С такой девкой не заскучаешь.

— Ты с ума сошла! — искренне возмутился он, — С твоей системой, Шурка, мы не то прогорим, а трижды в трубу вылетим. Ты подумай: кто на полтинник берет, экономит, а кто и два рубля на обед содит, а ты с чем суешься, с уравниловкой?! Нет, милая, погоди со своими левацкими загибонами, повременим. Не коммунизм, рано еще жировать так…

— Да ну, Авдей Авдеевич, ты б посчитал сперва, а потом говорил… У меня все проверено. Берут кто на восемьдесят копеек, кто на рубль, кто на рубль двадцать. Разницы-то в среднем нет! Зато удобство всем полное. И народ согласится, посмотришь, нам еще спасибо скажут…

Ох, как забушевали тут, как разъярились, закипели визгливые бабьи голоса!.. Голосиста и Шурочка была, и прытка, но хоть плачь, а не перемогла родной коллектив. Авдей Авдеевич скоренько сорганизовал всех, в темпе пропустил ее инициативу через голосование, и порешили: оставить как было, а ты, Шурочка, впредь не касайся!..

— Чего не касайся?! Дураки же вы, — шлепнула Шурочка. — Вы понимаете, для кого стараетесь?!

Но когда народ в азарте, его на совесть не возьмешь. Шурочке разъяснили, что все для людей стараются, а вот сама она?! Ее дело: напарил, нажарил — и в стороне, — а она?! С какой такой стати к раздатке присохла и месяц, как обед, в окошке торчала?! Для пользы все?.. А пончики пригорали.

Шурочка еще защищалась, отбивалась от бабьих нападок. Что-то про деликатесы свои говорила, про то, как вредно людям без аппетита есть. И что не орал бы лучше каждый из них попусту, а постоял бы хоть раз в общей очереди на обед, да чтоб в давке, да чтоб возле уха ложками колотили, а потом сядь, а над душой стоять будут — давай место! Да умнешь жратву всю за пять минут, дак и вкус позабудешь, и не запомнишь, что во что пошло, куда пролетело…

— Почивалина! — со всей начальственной строгостью, и справедливо, одернул ее Авдей Авдеевич Авдеев. — Не разлагай — это раз, не отрывайся от масс — это два…

— А три — нос подотри, — фыркнула она.

— Да ты что, Почивалина, в своем уме?!

— Я с тобой, Авдей Авдеевич, отдельно поговорю, без народа, — сказала Шурочка, пожав плечами, а вышло так, что вроде она и пригрозила ему чем.

Авдей Авдеевич оробел немного. Уж он-то, психолог по части яств и женских характеров, поскольку всю жизнь руководил ими, знал: баба при народе зря не сбрешет. Видать, какая-никакая поддержка за ней имеется. Но решил поставить по-своему. Иначе с ними потом сладу не будет. И то ли сам, то ли надоумил кого, но докатилась по этому поводу в партком какая-то глухая, неразборчивая не то жалоба, не то кляуза. Во всяком случае, Петр Евсеевич Алимушкин уже по запаху понял, что надо вмешиваться, пока не разбушевался пожар.

Дело представлялось Алимушкину, в сущности, пустяковым, и в тот же день, когда прошел слух, он попросил Анку Одарченко (случайно именно ее, никаких особых соображений в том не было!) передать Почивалиной, что он хочет поговорить с ней.

Шурочка не пошла.

— Еще чего! — услышав, что Алимушкин ждет ее в парткоме, брякнула она на всю столовую и повысила голос: — Овес к лошади не ходит!

Ну, мысленно перекрестился тут Авдей Авдеевич Авдеев, дело в шляпе! Теперь не видать Шурке никакой поддержки… И тотчас, без промедления, сработал беспроволочный телеграф, надежный в Барахсане по части судов и пересудов. Оно и понятно — в партком для веселого разговора не пригласят. Значит, заработала Шурка. И жалко девку, да что поделаешь… Только бедовка ж эта, может, и сама выкрутится?! Вздыхали, судачили столовские, ждали наперехват вестей, а тут, едва отобедали строители, едва посудомойщицы убрали столы и запустили в чаны с горчицей посуду да сами присели закусить, передохнуть после упарки, заодно и позубоскалить, мозги друг другу прочистить, как на пороге — здрассте вам! — Алимушкин Петр Евсеевич. Простите, говорит, что не зван явился… И забегал, запылил, белкою закрутился возле него Авдей Авдеевич:

— Может, перекусите слегка?! Чайку? Кофейку? Еще чего?.. Не желаете? Нет?! Ну, поговорим, поговорим. А то много слухов про нас сейчас ходит. Да, да, слухи разные… К каждому свой перепроверочный метод нужен, уж это я по своей долголетней практике, Петр Евсеевич, от-мен-но усвоил…

— Давайте, — в тон ему соглашается Алимушкин, — сядем, потолкуем обо всем… Где Почивалина ваша знаменитая?!

— Вы про обеды пришли узнать или как? — почти с полным безразличием ко всему поинтересовалась Шурочка.

— И про обеды потолкуем, и обо всем остальном: как живете, как работаете, что волнует. Забот и у вас много… Как-то вы их решать собираетесь, похвалитесь!