За далью непогоды - [116]

Мечтать о замужестве как о несбыточной доле было приятно, — будто сладкое вино пьешь, только на дне горечь. Ну, дак не допивай, утешалась Шурочка, колом тебя не заставляют!..

Познакомились-то они смешно. Открыли редакцию в доме напротив столовой, и пока они там налаживали свое производство, кто-нибудь из газетчиков (только не Скварский) — ночь-полночь — прибегали в столовку: «Александра Михайловна, пожевать нечего?..» Она давала, потом уж и привыкла, чего послаще готовила, ждала… А в одну ночь отчего-то не идут. Свет, видит, горит, а нету, не идут… По простоте душевной сама к ним. А у них праздник, газету печатают. Там еще Валька Бескудин был, кучерявый, поэт, его стихи напечатали на первой странице, и он читал их вслух, она до сих пор помнит некоторые строчки, так они понравились. Валька говорил, что это только начало, вот дождется перекрытия и книгу напишет, а тогда…

— Женишься, что ли, тогда? — засмеялась Шурочка, и все подхватили ее смех, зная, какой баламут Валька и бабник.

— Может, и женюсь, погадай-ка! — не растерялся Валька, да еще нажал на нее: — Ты же девкам гадаешь в столовке. — И затормошил ее: — А ну, где карты?!

Шура заотнекивалась: баловство все… Но ее упросили, и она достала из карманчика фартука колоду.

— А на кого гадать?

— Спрашиваешь! На Аниву давай, на блондиночку…

Она разложила, а тут вошел редактор, все виновато стихли. Шура смешалась. Скварский картинно обхватил рукой подбородок, довольный и смущением их, и тем, что номер выйдет к утру. Потом задумчиво обратился к Шурочке:

— «Ну, старая, гадай! Тоска мне сердце гложет…»

Она не знала, не поняла сразу, что это стихи, но, завороженная сладкой складностью его речи, совсем не обиделась, что назвал ее старой, только удивилась:

— Чего ж скучать, когда у вас свой праздник такой…

Скварский засмеялся, выставил из сейфа коньяк, — снова стало хорошо всем и весело…

Однако еще в первый раз, когда Шурочка по своей воле и скорее из какого-то дьявольского любопытства сошлась с ним, уступила пьяненьким приставаниям, верно угадав бабьим чутьем, что он придет к ней не раз, она уже и тогда не сомневалась, что наперед — забава ему, и только. Зыбко, неуверенно, она тем обнадеживала себя, что с таким, как Скварский, не добра, дак ума нажить можно. Ей же притом очень хотелось вернуться с Анивы в родные свои Красные Дворики на Смоленщине женщиной обходительной и с культурным супругом, чтобы ахнули деревенские: не иначе, мол, директора или завхоза Шурка Почивалина отхватила! Вот тебе и лындра голоногая!..

Со Скварским ей, конечно, Красных Двориков не видать. Это-то ладно… Но дух захватывало, когда она пробовала проворачивать тяжеловесные мысли Юрия и они не рассыпались на отдельные слова, а сходились, как намагниченные, к чему-то важному, уже тем притягательные, что касались не только его или ее одной, а были как бы обо всех людях сразу. И от этого она гордилась Юрием Борисовичем так, как если бы сама поднялась до его высоты.

Он много знал, а вот она, хоть и старалась, не умела так свободно разговаривать обо всем, как он. Может, оттого и треснуло между ними все, что они как будто из разной глины слеплены?!

Он любил говорить, что счастье — это случай, кому выпало, тот и пользуется, сами же люди ни черта не значат… Получалось — прыгай не прыгай, а все как рыба об лед. Была Шурка непригодный элемент, такой и останется… А ей ведь хотелось быть лучше, и она старалась. Пусть не получилось еще, но получится. Человеку нельзя, чтоб не верил он ни себе, ни людям. И Шурочка, превозмогая робость и чувство своей ничтожности перед ним, как сумела, открыла свои сомнения.

Он выслушал терпеливо. Удивленно. Раньше подобных речей не слыхал от нее. Подумал. Поморщился. Усмехнулся:

— Для начала ничего. Диоген в юбке!..

— Ты про что? — переспросила она, будто не расслышала, стыдясь сознаться, что не поняла одного слова.

— Про достоинство! — произнес он, как бы жалея, что приходится объяснять ей такие истины. — Вот приедет, к примеру, на перекрытие министр. Зайдет в столовую, попробует твой отменный комплексный обед и даже пожмет тебе руку… Хотел бы я потом посмотреть, как он в Москве, вспомнит? Остановит для тебя свою карету с синими шторками?

— Больно-то нужна мне его машина…

— А-а-а! — протянул Скварский и зареготал. — А ему твой обед нужен!..

— Чего «а-а»?! Ржешь!.. В Москву-то я поеду по магазинам шастать, а не с министрами якшаться!..

Она уже и пожалела, что навязалась на разговор. Разве хитро Шурку Почивалину переговорить? Сам в словах — как шелкопряд в нитке, сквозь паутинку до нутра не добраться. Господи, и за что?! Сел на нее, как чирей, не отодрать, а на уме держит, что она, вишь, разной с ним масти… Помни, Шурка, не забывай! Рот раскрыла — дак сразу и нехороша, диогеном обозвал… Что ж это такое, спросить у кого, хоть у Анки. Эта-то все знает. Автоген, что ли, какой новый?! По-русски бы говорил… Ишь пригрелся, как кутенок, под мышкой, и дела ни до чего нет…

Она понимала: сравнивать повариху с министром — дело неумное. Тот как-никак при власти, в государстве командует, миллионами ворочает, и небось какие повара его кормят — академики, дак и их есть ли время по Москве-то катать?! Катали б — дак и дело не шло, а то вот обживаются на всех местах, строятся — и на материке, и в тундру явились… Почему ж Юрию неохота понять это?