За далью непогоды - [112]

— Иванецкий!.. — с надрывом вырвалось у Анки, она не могла поверить.

Он же беспомощно улыбнулся.

— А что?! Север — это Север… Диктует свои законы…

— Без театра!.. — перебила Анка. Она стыдилась за него, было неудобно перед Дашей.

Рыжие вьющиеся волосы, когда Иванецкий закрыл лицо, упали на худые, длинные в кистях руки. Руки были белы, рельефно выделялись на них косточки суставов, и от этого почему-то думалось, что у Иванецкого неуравновешенный, нервный характер. Такие люди обычно легко загораются, но редко доводят начатое до конца, потухают быстро… И Даше, когда она пришла к такому выводу, он стал неинтересен, скучен, и потому, должно быть, унылой показалась ей его комната, увешанная пестрыми, безвкусными картинками иностранных календарей и проспектов, выглядевших особенно крикливо среди голых стен. Неприбрано. Массивный круглый стол посередине вдобавок ко всему покрыт бесцветной искрошившейся клеенкой. И духота — несвежий, пахнущий коридором воздух… Пора было уходить, — Даша почти наверняка знала, что Иванецкий назовет сейчас Скварского.

— Да уж Север… — не без сарказма повторил Иванецкий, видно, сидел он у него в печенках. — Вы, газетчики, — Даше, — и вы, активисты и пропагандисты, — Анке, — уши прожужжали баснями о мужестве, героизме, романтике… Здесь все есть, верно. Только никто из вас почему-то не говорит, что Север — это клетка, обезьянник, где некуда спрятаться человеку. Тут свихнуться, если от одних ты, а другие от тебя шарахаются, — раз плюнуть!.. А мне дважды не повезло притом: на зимнике и в том, что не нашел себе подходящих друзей. И повезло потом дважды: с мостом и со Скварским. Без недостатков людей нет, достоинства тоже относительные у всех, но не каждому дано понять это и поставить себя над условностями, выше их. Юрий Борисович не смотрел на меня как на отверженного, я для него просто человек, и он чуть что — с распростертыми объятиями… Что значит простая душа! Сколько раз говорил: заходи, тоску перемесим… И говорить с ним одно удовольствие. Мысль на лету ловит!.. А тут мост… Я больше месяца сидел над своим проектом, перелопатил кучу справочников, пришел к Басову, а он, — Иванецкий рубанул перед собой воздух, — почти не глядя «одобрил»… Потом у Юрия Борисовича сидим вдвоем. На столе карандаши… Он меня не жалел! Взял один карандаш, рядом другой, на них линейку, и перекатывает… Просто, да?! И посмеивается, в технике, мол, обилие сложных идей не всегда на пользу, в старину же так скалы передвигали, не то что мосты, а мы все забыли… Ну, а мне без разницы, чья это идея, хоть Форда!.. Я, конечно, спросил для проформы: может, он сам рацию подаст или за двумя подписями? «Я же газетчик! — говорит он. — Технари нас за людей не считают. Заикнусь — на проект и смотреть не станут. И мост не нам с тобой, Барахсану нужен…» Что я, должен был отказываться?! Набросал эскиз за вечер, и с ходу приняли…

— Ловко! — не удержалась Анка. — Тебе подсунули, а ты и рад на чужое, тютю из себя строишь?.. Ну, кончай, достаточно с нас!

Сама вопросительно посмотрела на Дашу. Она заметила, что Даша слушает без внимания. Иванецкий, кажется, не лгал, но что из того?! Даша грустно улыбнулась.

— Вполне…

Обе встали. Иванецкий тоже поднялся, протянул руку, как бы останавливая их:

— Отнюдь! Раз уж я начал, должен договорить…

— Все, Иванецкий, все!

— Как так? Зачем же я говорил вам это?!

— Посочувствовать тебе? — через силу усмехнулась Анка. — Пожалеть?.. Сказать: будь умным, честным, никого не обманывай? А сколько тебе лет?

— Понять надо! — выкрикнул он. — Я же не для себя старался…

Анка обернулась в дверях, и взгляд ее сказал, что зря он старался.

Холодно и ветрено было на улице. Даша и Одарченко прошли сквер перед общежитием, свернули к клубу, где за неплотно прикрытыми окнами играла музыка, доносились громкие голоса, чей-то несдержанный, заливистый смех, а в просветах между колышимыми ветром шторами мелькали пары. Тянуло туда, в этот шум, гомон, в молодое и бесшабашное веселье, от которого и на улице пахло легким вином, сигаретами, запахом духов и губной помады. Обе еще не остыли от разговора с Иванецким. Слова его цеплялись в памяти, как репьи, а Анка, будто оправдываясь перед Дашей, с отвращением говорила о низости, малодушии. Даша не перебивала. Она чувствовала усталость и думала о своем — о том, что отец прав и подлость никогда не бывает случайной. Случайными бывают ошибки в работе, а ошибки в отношениях с людьми — это уже следствие испорченной нравственности…

Анка, недовольная собой и тем, что Даша не отвечает, поджала губы. Заметив ее обиду, Даша сказала:

— Не обижайтесь, Аня, я, правда, плохо слушала вас… — Взяла ее под руку. — Думала: откуда берутся такие люди, зачем?

— Ничего, — отходчивая душой, Анка сразу простила. — Я еще вам надоем, я такая… Так куда же мне теперь вести вас? К Скварскому?

— А это далеко?

— Пришли уже, — Анка кивнула на освещенные окна напротив. — Вот, перед вами — редакция и типография газеты «Анивский гидростроитель». У нас все в одном здании. Завтра праздничный номер к перекрытию, значит, Скварский здесь, на дежурстве… Мне подождать? А то как вы одна потом…