За далью непогоды - [110]

Руки ее опустились на стол, она упала на них и заплакала бы, как вдруг почудился ей телефонный звонок. Приподняв голову, она в недоумении посмотрела на аппарат, словно трубка сама должна была заговорить с ней, — вспомнила, что она у Алимушкина и одна. А трубка… опять молчала. Алимушкин, если бы это был он, не мог звонить так коротко.

И, может быть, оттого, что в эту минуту, даже в квартире Алимушкина, она особенно остро почувствовала свое одиночество, Даша пожалела, что не жила в Барахсане все эти дни, годы…

Она часто разговаривала в Москве с отцом о стройке, об Алимушкине, чувствуя, что нескладный — то робкий и стеснительный, а то взрывчато-прямолинейный — Алимушкин симпатичен отцу. И даже знала — чем!.. Отцу не могло не понравиться с жаром брошенное однажды Алимушкиным замечание о надолбах на пути прогресса. Под этими «надолбами» они оба подразумевали, в сущности, одно и то же — всю ту хитроумную механику функционеров от должности, для которых любая работа была только средством достижения личных целей. И это, наносное, отец называл жестче — «флютбетом», — вспомнила она его любимое словечко. Стандартное, стереотипное мышление, исключающее малейшую степень не то что риска, но даже самостоятельности, для таких людей — форма защиты. И самое парадоксальное, что большинство из них считают себя поборниками новых идей — «идей века». Отцу не раз приходилось круто сталкиваться с такими людьми — Даша слышала от него о Хотееве, когда-то непререкаемом авторитете в гидростроении, об учениках этого Хотеева, но дело не только в том, говорил отец, чтобы сорвать с них маску. Это не главное… Голого короля, смеялся отец, так и так всегда видно. Лозунгами наготу не прикроешь, особенно наготу мысли… Главное — противопоставить им людей подлинной науки, найти этих людей, научить, воспитать, помочь им. К таким он, несомненно, относил Басова. И, вероятно, поэтому он тратил много сил и времени, внимательно относился и поддерживал каждого, в ком встречал проблески собственной оригинальной мысли.

А тут незадолго перед отъездом Даши в Барахсан ему попалась на глаза журнальная статейка, в которой рассказывалось об установке однопролетного моста на Аниве.

По предложению работника БРИЗа, некоего Иванецкого, видимо инженера, фермы моста были заранее собраны на берегу, а затем на катках их передвинули с берега на берег и укрепили на опорах.

Иванецкий… Что за человек?! — вспоминал Малышев. Фамилию эту Тихон Светозарович слышал впервые, но лет тридцать или сорок назад сам Малышев, тогда еще молодой и безвестный, применил точно такой же способ…

Не любопытно ли, а?!

При тогдашней, довольно слабосильной технике это остроумное и простое решение здорово выручило строителей!.. Интересно, что в Барахсане сложилась и похожая ситуация.

Строителям были обещаны мощные краны, после монтажа которых установка моста не представляла бы никаких технических сложностей. Но обещанного ждут три года, и пока барахсанцы кранов этих не получили, а нужда в мосту сделалась острейшей. Как, спрашивается, выйти из положения?..

Вполне логично, думал Малышев, что чья-то мысль нашла тот же самый путь. Но он знал, что очевидность бросается в глаза далеко не каждому. Тут нужен особый склад ума, может быть, независимость мысли прежде всего! И Тихон Светозарович ожидал, хотел думать, что это интересный человек, оригинальный…

Если так, почти наверняка у этого Иванецкого должны были бы быть и неосуществленные, какие-нибудь чудаковатые идеи и проекты, как и у самого Малышева когда-то. Допуская это, Малышев заранее негодовал, как могли тот же Басов, Алимушкин проглядеть такого человека, — ужо надерет он им уши!..

Впрочем, одно обстоятельство все же настораживало его: под заметкой об Иванецком стояла подпись Скварского, редактора анивской многотиражки. Скварских на свете много, но одного Тихон Светозарович знал и помнил, правда, не газетчика, а гидротехника и — что еще хуже — ученика Хотеева. В того, которого знал Малышев, Хотеев вложил все, что мог, — не хотелось Малышеву вспоминать подробности, тем более посвящать в них посторонних. Лишь Даша, помогавшая отцу переписывать его дневники, была в курсе многих узелков, завязанных Хотеевым в разное время и по разному поводу. Слышала она и о Скварском… Куда как неприятно, если б те узелки снова сошлись на Аниве, — следовало разобраться. А кто бы сумел помочь ему в этом лучше дочери? И Даша согласилась…

С первых минут встречи в аэропорту Анка Одарченко, движимая гостеприимством, взяла добровольное шефство над Дашей. Ей казалось, что человеку, впервые попавшему в Барахсан, достаточно показать город, Порог, Аниву, провести его по головокружительным террасам скалы Братства, где с ног до головы обдает летящими брызгами водопада, потом спуститься в рукав отводного туннеля, послушать, прижавшись щекой к сырому граниту, как шумит там, за толщей каменистого свода, по материнскому ложу Анива, и, может быть, яснее станет тогда Север и то, ради чего они мерзнут здесь, не считаются с трудностями…

Даша, хотя и устала с дороги, была в восторге. Вечером, когда они ужинали в столовой (а не в ресторане, где искал их Алимушкин), Анка осторожно поинтересовалась у нее: