За далью непогоды - [102]

Не снижая скорости, Алексей обогнул «чертов палец», и тут кто-то метнулся из-под колес. По сутулой фигуре узнал Силина. Теперь не сомневался, что будет погоня.

По обочинам дороги топорщились сухие ветки багульника. Автомобильный свет, рассыпая по черным стеблям серебро, рикошетил по ним, как по планкам забора. Двигатель урчал спокойно, тем мягким и ровным тембром, который лучше всяких приборов говорит тренированному уху, что в запасе имеется солидная мощность — единственное, что могло гарантировать Бородулину успех его предприятия при вероятных вполне силинских каверзах. А он бы на месте Силина рискнул, попробовал остановить такого лихача…

Даже тут Алексей хотел показать себя, поучить, как надо водить машину! Безропотные железные твари прекрасно понимали его. С людьми, считал он, труднее договориться, а с машиной все просто: налил бензина под завязку, взял запаску — и кочуй до любой точки на карте… Какая в них, к черту, душа! Он презирал любителей порассуждать о ней: дескать, как ты к машине, с лаской, так, мол, и она к тебе… Разве то разговор?! Слюни! Пацанам простительно… Машина — это предмет. Ее надо знать — вот и вся душа. Рама, мотор, колеса… Свинчены, скручены, сварены… Инструмент! Умеешь — пользуйся, нет — отойди подальше, а то не ты на ней, а она на тебе ездить будет. Жалеть?! Это же смешно! Попробуй пожалей бабу — она сразу в каприз, фокусничать… Нет, голубушка, рассчитана на пять тонн, на десять, на двадцать пять — подставляй спину и гнись, ползай, пока хребтина не треснет. Лично он, Алексей Бородулин, признавал только такой подход. И то ли машины ему попадались выносливые, то ли они и в самом деле чувствовали его тяжелый характер, но не отказывали. Да когда и на экскаватор сел, погнал так, что земля задрожала, заходило все ходуном, завертелось, поехало. А Ромка придет на смену: тык-пык — полез ковыряться. Отлаживаю, говорит… Но сколько раз он ему показывал: смотри, Рома, нигде не трет, не свистит, не заедает. А тот возьмется за рычаги — все у него визжит! Разве от машины? Это от человека зависит…

Чувство правоты и некоторого превосходства, вытекавшее из таких рассуждений, отличная дорога и отсутствие погони подняли его настроение. Серебристо-черной лентой летел вдоль обочины багульник. Впереди показалась развилка. Фары осветили напряженную женскую фигуру. Одной рукой женщина придерживала белый шарф на груди, другую вытянула навстречу и махала ему. «Ты еще на дорогу выскочи, корова!..» — подумал Алексей, решив, что проскочит мимо. Беспонятливые, по делу и без дела лезут под колеса, а ведь шофер, голосуешь ты или нет, с одного взгляда видит своего пассажира, хотя и непонятно, по каким признакам. Лично ему ошибаться не доводилось…

Ветер вырвал концы шарфа и трепал их за спиной женщины, все еще стоявшей лицом к свету и с вытянутой вперед рукой. Казалось, что это нарастающие лучи фар обдувают ее фигуру. Алексей узнал жену Басова Елену. Вот не ожидал!.. И, забыв о минутных сомнениях, резко затормозил. Ей, как всегда, на левый берег, на метеостанцию… Послушный тормозам, громадный самосвал споткнулся на бегу. Переднее колесо, едва ли не в рост человека, сдирая на обочине гравий, уткнулось возле сапожек Елены. На нее сразу пахнуло пылью и горячим воздухом от мотора.

Так остановить бегущего зверя может только ас, но Елена не заметила этого. Она даже не удивилась, что за рулем Бородулин, а он-то надеялся, что Елена свернет бантиком тонкие губы, дернет ноздрями, собираясь фыркнуть, и скажет с иронией, как говорила ему, бывало, на экскаваторе:

«Вам, Алеша, не на дамбе, а в цирке выступать с такой программой…»

Да, на дамбе он откалывал номера — лучше не вспоминать. Но если бы видел кто, как она умела улыбаться при этом… Губы-то капризные — недовольна, сердится! — и в то же самое время, именно в то же самое, а не вслед за недовольной гримасой, улыбается ему с призывной дерзостью. Он все гадал, сердится она или заигрывает, а в этом деле момент упустишь, потом жди…

Кабина была высокой и не такой просторной, как в персональном автомобиле, но Елена не чувствовала неудобства. Она рассеянно улыбнулась Бородулину, спросила, и он почувствовал дрожь в ее голосе, идущую откуда-то из самой груди:

— Разве началось уже, так рано?!

— Спать надо поменьше, Елена Ильинична! На первый камень могли опоздать!..

— Нда? — удивилась она. — А почему других машин не видно?

— Потому и не видно! — отрезал он.

Взгляд ее равнодушно скользнул по нему. Она ничего не поняла, да ей и безразлично все — устало закрыла глаза.

«Вот так-то лучше, — подумал Алексей. — Потом поймешь, женка Басова!..»

Прошло немного времени, и она будто очнулась. Бородулин заметил, как напряглось ее плечо, до этого вялое и безвольное, касавшееся его руки. Она подобралась, резко повернулась к нему и посмотрела долгим, пораженным внезапной догадкой взглядом.

Она молчала. Дыхание ее участилось. Правая рука ее на переднем поручне побелела от напряжения, а пальцы левой (это он уже не видел, а скорее угадывал на слух) медленно перебирали по кожаной спинке сиденья; вот они остановились у его плеча и, чуть шевельнувшись, едва дотронулись до него, коснулись длинными, отточенными кончиками ногтей.