Южный Крест - [22]

— У вас, Вадим, аура такая агрессивная! — возмущенно воскликнула Оля и пересела на другой стул.

— Да что там такого есть?! — выкрикнул Шустер.

— Ваша среда, — ответил Вадим.

Света закусила губу. Многие отвели глаза.

— Среда?! Это как Говорухин нам изобразил — среда?! — завопил Шустер не сдерживаясь. — Сыты, сыты по горло такой средой! Да не верю я ни на минуту, что вы по этой среде заскучали — вам правда глаза ест!

Вадим разволновался, дергая бороду:

— Господь с ним, с Говорухиным, с его ролью судии. Прежде всего этот фильм — о его собственной душе. Но неужели ничего хорошего не было?! К родному, близкому, к своей стране сострадания нет… доброты. Помните у Достоевского: "В вас нежности нет: одна правда, стало быть несправедливо".

— Нет нежности! Капитализм и… каждый за себя.

— Это хорошо сказано, — устало проговорил Вадим. — Все чужие друг другу. Но мы- то из другого замеса слеплены! Другая психология! Возьмите книги или кино. Сравните, какое кино делали в России…

— С человеческим лицом? — сунулся Шустер куражась.

— С человеческим лицом! — сказал, не моргнув глазом, Вадим.

Анжела, холодно щурясь на Вадима, с очевидной издевкой заговорила:

— Сейчас вы будете говорить, как бездарно здешнее кино. Еще — как умна русская литература и как выхолощена западная. Наверняка вспомните, что русские читали взахлеб, книжки шли нарасхват!

— Здесь тоже читают. Кулинария, скандалы среди богатых и детективы. Постоянно читающий человек — что-то вроде академика.

— Именно этого я от вас и ждала! Не забудьте упомянуть, как русские своей поэтической душой обожают стихи, а ведь на Западе поэзия никому не нужна. И, наконец, — продолжала Анжела, — балет! Шахматисты! Музыканты! Грандиозно, прекрасно, как все в этой стране!

— Что ж, давайте посмеемся над балетом, шахматами и ракетами! — Вадим протянул полный бокал Анжеле и поднес свой, чтобы чокнуться. Зазвенел хрусталь. — Давайте дружно, давайте хором, давайте все вместе издеваться над своей страной!

Света с любопытством смотрела на Вадима.

— "Патриотизм — последнее прибежище негодяев"! — радостно осклабившись, крикнул Шустер.

— Патриотизм — явление культуры, — сказал Вадим. — Помните, как у Розанова: "Для немца — великая Германия, для англичанина — гордая Британия, для француза — милая Франция и только для русского — проклятая Россия". Извините… Лена, я пройдусь, — он вышел за дверь и канул в темноте.

— Вадим что-то стал быстро меняться… — заметил Шустер. — Может ему КГБ платит.

Глава 5

Музыка, гам, чудная красота и сладость ночи развязывали языки и желания. Гости исчезали из-за стола и вскоре небольшими группками кружили по саду и дому, подливая вина, болтая и втягивая более трезвых в круговорот праздника.

Перед Шустером стояла тонкая задача: в нужный момент сцапать Свету и под шумок увезти к себе в спальню для дела, о котором он не мог ни на секунду забыть и крутился по сторонам, ревниво выглядывая, куда же она запропастилась.

Света, основательно захмелев, выбежала в сад и нашла скамеечку в кустах. Голова кружилась, она чувствовала себя восхитительно, и лицо ее горело счастливым светом. Одурманивающее марево и томительность южной ночи обволакивали тело, тонкими нитями пробегая по коже, неистовым стрекотанием миллионов цикад и неистовым сиянием миллионов звезд очаровывая и оглушая. Она прислушалась, насторожилась, как вдруг ветки раздвинулись, и в проеме появился Илья, держа в одной руке початую бутылку, а в другой два бокала. Он стоял над нею и вдруг произнес: "Я вас нашел, — совершенно без смущения рассматривая ее, — красивый и уверенный в себе. — Вы знаете, что вы красавица?" Света засмеялась, как бы приглашая продолжить: этот парень был вполне в ее вкусе — сексапильный и независимый. Правда, сломить сопротивление таких, как Шустер, было проще, но здесь и победа была несравненно интересней.

От ее интимного дрожащего смеха, от этого приглашения неистовая дрожь пробежала по его телу. Он опустился около нее, стал целовать обнаженные ноги. Легко и нежно провел пальцами по бедрам, прижимаясь, шалея. "Илья…" — зашептала Света, дотрагиваясь до его плеч, как будто с намерением оттолкнуть, но, в действительности, ее руки зарылись пальцами в его волосы и остались там — в точности так, как это делают кинозвезды. Он поднял к ней свое лицо. Сейчас оно горело, окрашенное желанием, и удивительно красивы были его выразительные и сияющие черные глаза. Он тянулся к ней, и видно было: он ни секунды не сомневается в том, что задуманное будет доведено до конца. Она поняла это, запомнила, а затем засмеялась, волнуясь грудью, наклонившись к его пылающему лицу. Илья стиснул ее, смял, не вынеся муки, схватил на руки и впившись губами, поволок в самую темень кустов.

— Вкусная девочка! — причмокнул на соседней скамейке Боб, Иркин муж, прислушиваясь к возне.

— Вкусный мальчик! — откликнулась Анжела и налила шампанского Ирке, Бобу и себе. — Как приятно слушать чужую страсть, у меня мурашки… Но, однако, мы не можем позволить этому зайти слишком далеко. Такой чудный мальчик… Да, кстати, и Шустер может огорчиться, ведь он может случайно что-нибудь узнать! Боб, пойди покашляй, да не совсем пугай! — прикрикнула она, услышав, как он ломит сквозь кусты. Вскоре посланный вернулся, а парочка, выбравшись из укрытия, зашелестела в другую сторону. В темноте, прижав Свету к стволу дерева, Илья гладил ее ноги, перебирая и поднимая тончайшую материю платья.