Южный Крест - [10]

— Так мы уезжаем!

— Вот именно потому мы должны меняться и притом незамедлительно. Представь, твоя мама умрет, и пропадет такая огромная площадь! проникновенно и страстно вскричала она.

Увидев мое перевернутое лицо, она осеклась, но, помедлив, продолжала увереннее:

— Ее можно сдавать или просто продать, ведь это огромные деньги! Подумай сам: мы проживем в Австралии несколько лет, и нам захочется купить квартиру или дом, верно? Я полагаю, ребенок имеет право жить в человеческих условиях!

— Лена, а куда же мама?! — сказал я убито.

— В нашу комнату, конечно!

— Я не могу предлагать такие вещи!

— Ты просто слюнтяй, дохлый несчастный слюнтяй! Вот так всегда: черную работу приходится делать самой! Завтра же поговорю с Ириной Александровной.

— Я против, не делай этого! Остановись!

На мои слова и просьбы Лена просто не обратила внимания. Она приняла решение, и это не обсуждалось.

На следующей неделе Лена несколько раз звонила маме, любезно справлялась о здоровье, о приближающихся огородных делах: что, как и почему лучше сажать в этом году, не без юмора рассказывала о Динкиной жизни и, наконец, договорилась о встрече.

Наутро она отправилась к свекрови, не имея точно отрепетированного плана. За окошком пригородной электрички пролетал светлый лес, но Лена не думала, что теряет его на многие годы, не испытывала ни горечи от расставания, ни печали или сомнений, а только ликующую радость, какую, бывает, чувствуешь, когда дела идут в горку и за что не примешься — все удается, все получается. Полустанок она едва не проскочила и, выйдя из поезда в числе нескольких пассажиров, не сразу сообразила, куда идти. Здесь она не была много лет.

Весеннее солнце бушевало на синих снегах вдоль дорог, в ярко-голубых лужах. Март, март — месяц света! Он разрывает печаль зимы, раздирая птичьим неистовым чириканьем глубокую тишину снегов, валится воздухом, голубенью с небес, колом сосулек торчит в осунувшихся от боли сугробах, зовет и манит, и обманывает. О, этот бессмысленный, но властный зов! Каждую весну ты слышишь эту ложь, но нет сил сопротивляться. Глотай, глотай, задыхаясь, эти ледяные, эти солнечные лужицы! Грызи, звонко щелкай на зубах, выводи трели, греми крылами, лети и звени, как "птиц", сделай шаг и начни сначала, начни свою жизнь сначала в этот месяц света!

Лене было не до посторонней мелочевки. Торопливо выбирая сухую дорогу, она добежала до знакомой двери и позвонила.

Ирина Александровна открыла, и Лена, проходя в гостиную, отметила про себя, что свекровь не так сильно изменилась, как она того ожидала: была все такой же подтянутой и стильно одетой. Только в комнате, при дневном свете стало видно, что волосы совсем гладкие и совсем седые, а в глазах печаль, которая не меняется ни зимой, ни летом. Глубокие сумерки, населенные призраками прошлого, бредущими без цели и глядящими вовнутрь себя.

Две женщины разглядывали друг друга, произнося первые, ничего не значащие слова — с любопытством, настороженно, но и с некоторой предупредительностью, призванной загасить память об этих отравленной распрей годах. За чаем они обсуждали отъезд в Австралию, возвращаясь к оформлению бесчисленного множества бумаг и всей этой утомительной процедуре, выдержать которую, воистину, могут или самые стойкие, или самые отчаявшиеся.

Ирину Александровну живо интересовали все детали, но один маленький червячок крутился в голове: отчего, после стольких лет непоколебимого противостояния, Лена пожаловала в гости и так приветлива и любезна. Зачем, что же это, наконец, означает? Лена рассказывала, описывала подробности, и чем ярче и красочнее делался ее рассказ, тем отчетливее понимала Ирина Александровна, что это все постороннее, неважное, какая-то мишура вокруг того единственного, что действительно нужно Лене и для чего она сюда пришла с пирожными и тремя красными гвоздиками.

— Главное выдержать весь этот процесс, — продолжала Лена, тепло глядя на свекровь. — Я так здесь устала от борьбы за существование и, что ужасно, в непрерывных каких-то мелочах. Особенно хочется сносной жизни для Дины. Чем же ребенок провинился?

— Это совершенно правильно! — с готовностью соглашалась Ирина Александровна.

— Остается важный вопрос. Как вы, Ирина Александровна, здесь останетесь?

— За меня не беспокойтесь… Я уже привыкла жить одна. У меня есть подруги, и двоюродная сестра живет в получасе отсюда, в крайнем случае помогут. Но, вообще, я не представляю, что вы уедете насовсем из этой жизни. Как-то страшно без вас, ведь навсегда… — Ирина Александровна жалобно взглянула на Лену, а та, поймав чувства свекрови, заговорила серьезно и предупредительно:

— Не надо так, подождите! Мы будем писать, присылать деньги, помогать во всем. А когда обустроимся — пришлем приглашение, согласны?

— Леночка, это замечательно! Я ведь никогда за границей не бывала, сказала Ирина Александровна, робко и радостно глядя на невестку.

— Вот и хорошо, все потихоньку уладится. Одно есть маленькое дело, впрочем. Для того, чтобы нам соединиться в Австралии, нужно, конечно, свой дом купить. А первый взнос стоит немалых денег. Вопрос в том, как их достать. Вот и появилась идея: обменяться нам с вами.