Южный Крест - [11]

— Как? Куда же обменяться? Я не очень понимаю.

— Поменяться нам с вами квартирами. Вы, к примеру, в нашу комнату переедете, а мы сюда. Вам ведь одной не много надо, и в городе интереснее: музеи, друзья и до филармонии близко — у вас абонемент?

— Лена, о чем вы! — прервала Ирина Александровна, в испуге глядя на невестку. — Как вы мне такое предлагаете!

— А что такого? — нервно вспыхнула Лена, чувствуя, что не все идет гладко, но подавила раздражение. — Родители должны подвинуться немножко, чтобы дать детям пожить.

Ирина Александровна медленно встала, задумчиво посмотрела на Лену глубоким взором, размышляя и колеблясь, затем прошла к плите, взяла чайник, наполнила его водой, но поставила не на плиту, а на подоконник.

— Так вот зачем я вам понадобилась. А я решила, что вы ко мне приехали… — тяжело поворачиваясь к невестке, выдавила она из себя дрожащим голосом.

— К вам, конечно, и только к вам, — бойко всполохнулась Лена. — Я понимаю, Ирина Александровна, дорогая, как это непросто — менять свое гнездо! — сказала она с большим убеждением. — Мы все расходы возьмем на себя, упаковать вещи поможем, так что вам переезд, в общем и целом, больших хлопот не доставит.

Ирина Александровна посмотрела на Лену из-под сильно прикрытых век, и ее красивая голова мелко затряслась.

— Мне казалось… лед разбился… а теперь, в первый раз вы приезжаете ко мне, и вот — какой цинизм!

— Я бы назвала это просто реальностью!

— Реальностью… — как эхо, в ужасе пробормотала Ирина Александровна.

— Бросьте — вы все понимаете! Или просто невыносимо отстали от жизни!

— Теперь, когда я теряю моих детей может быть навсегда, единственное, что вы нашли для меня в сердце — это с выгодой и вовремя использовать… все растеряннее лепетала Ирина Александровна.

— Только не надо драматизировать события! — воскликнула Лена в сильной досаде.

— Да понимаете ли вы, что я не выросла еще из этого дома. И вся моя семья — мы жили здесь, пока все не умерли… я осталась одна. — Ирина Александровна в отчаянии разглядывала легкие и красивые руки невестки.

— И теперь вы собираетесь сидеть на этом холме пепла и сторожить его? Лена пожала плечами. — Не лучше ли оставить переживания и пожить активной жизнью?!

— Вы — современная женщина. Даже очень…

Лена хмыкнула, но посмотрела на свекровь с нескрываемым удовольствием.

— Вероятно. Но если бы не я, моя семья давно бы рухнула. Вадик слишком тонкий человек, чтобы делать что-нибудь неприятное. Он всегда предложит мне заниматься делами, которые могут покоробить его чувствительную совесть.

— Может быть, — Ирина Александровна хотела улыбнуться, но лучше б она это не делала, — он считает это в чем-то аморальным.

— Э-э-э, нет! Я-то лучше знаю, что он считает, — с живостью и посмеиваясь сказала Лена. — Можете его не защищать — теперь этот номер уже не пройдет, дорогая Ирина Александровна!

— Как-то вы странно со мной разговариваете, Лена… — вполголоса и через силу проговорила та и почувствовала острое желание показать невестке на дверь, но многолетняя пустота мучительно одиноких лет разрушила ее гордость, научив осторожности, и она вновь ощутила свою окончательную зависимость от этого человека, в воле которого лишить ее последнего прибежища в борьбе с бездонными провалами одиночества. Нет, не покажет уже больше Ирина Александровна на дверь. Вмиг поняла Лена, что выиграла она и эту партию, как бы ни трепыхалась, ни приводила свои дурацкие доводы свекровь, а все-таки она сделает так, как от нее хотят. Так, как хочет Лена.

— Я смотрю на вещи без экивоков. Может быть, это иногда неприятно, но, по крайней мере, честно. Вы ведь не станете это отрицать? — медленно и не без гордости проговорила она.

— Я не ставлю под сомнение вашу честность, но уезжать отсюда не хочу, тихо, но твердо ответила Ирина Александровна.

— Ах, как вы несговорчивы! — лукаво и как будто злорадно улыбнулась невестка. — Прикиньте сами: вам эта комната совсем не нужна будет — мы вам приглашение пришлем, вы с нами поселитесь, понимаете? Все будет так, как вы хотите! Все для вас, для дорогой нашей Ирины Александровны! — Она подумала и упорно, с нажимом добавила: — С Диночкой будете вместе, неразлучно, вы же хотите, чтобы ребенок жил лучше, чем мы с вами?

— Вы, Лена, поезжайте домой, мне надо одной побыть… — Ирина Александровна производила впечатление вконец осыпавшегося остова.

— Уйду, не стану вас понапрасну задерживать, — Лена торопливо набросила пальто и уже в дверях крикнула: — Как надумаете, звоните, не стесняйтесь! и вышла вон.

Начавшись легким, свежим мартом — месяцем сияющего света — эти изматывающие переговоры тянулись весну и лето: убеждения, попреки и даже слезы. И, наконец, не выдержав урагана Лениной хватки, мама махнула на все рукой и согласилась. Бумаги оформили быстро, а вот переезд дался нам с трудом. Состояние мамы все последние недели было мучительно, переходящее от глубокой заторможенности к несвойственной ей истерической суетливости, от которой у нее непрерывно все сыпалось из рук и ускользало по волнам обтекавшего мертвого времени.

Все встало вокруг. Разрушение Дома, гибель старых вещей, игрушек, разборка сараюшки во дворе, всяких кладовок и чуланчиков довели нас с мамой до настоящей депрессии. Когда мы брались за это гибельное дело, мы не предполагали, чем это окажется в реальности. Отсчитывая жизнь вспять, по годам и весям, бредя к сердцу прошлого, увешанные кусочками карнавальных костюмов, школьных фотографий, любовных писем бабушки и дедушки, гербариев и дневников — всем этим невыносимым хламом, который выбросить нельзя, а куда девать — неизвестно, бредя к самому сердцу прошлого, дотрагиваясь до него с нежностью и тоской, мы умирали в печалях, теряя, обретая и навсегда отпуская нашу окончившуюся жизнь. Глубоководную реку памяти, лет, что прошли и не вернутся никогда, горячего дыхания прожитой жизни, тепла и магии оставшегося сзади, окруживших нас потоками и впитавшихся в нас золотой россыпью, мы отрывали от себя своими руками. И замешивая тонны своей жизни на слезах вечной разлуки, разбрасывали щедрыми пригоршнями вокруг — это последнее сокровище, это единственное и последнее сокровище нашей жизни.