Я видел, как живет Италия - [92]

Мне показалось, что здесь с большим интересом следят за опытом, проводимым на противоположном берегу Средиземного моря, там, где в каменистой пустыне Израиль создает аграрно-индустриальную экономику.

Но с безграничной надеждой итальянцы смотрят на другую страну. На Францию. В Сардинии мы не успевали опомниться от про- и контрдеголлевских надписей мелом на шоссе. Ни один из наших случайных знакомых не преминул расспросить о том, что происходит по ту сторону Альп, у их латинской сестры.

Сказать, что они наблюдают за нами, как младший брат наблюдает за старшим, желая подражать ему, было бы несерьезно. Они знают лишь то, что географическое положение Франции более удобно, что Италия перестала играть роль в истории в тот час, когда мы начали ее играть; что сегодня мы представляем собой тот естественный выход Западной Европы к Атлантическому океану, который временно лишил престола Средиземное море. Наша страна — центр этого старого мира, преображавшегося в катаклизмах. Италия расположена на его периферии.

Пьемонт, Ломбардия, Венеция еще довольно хорошо выполняют миссию, возложенную на них природой. Тоскана всегда удерживала и будет удерживать свое положение благодаря искусству. Рим, несмотря ни на что, — Вечный город. Неаполь, бесспорно, относится к тем местам, где выкачивают деньги у европейцев. А все, что южнее, — большой пригород. Пустыня, в которой робко расцвели оазисы, где плешивые горы с потрескавшейся кожей начинают покрываться пушком растительности питомников. Сколько дела ждет здесь людей! Исключительный пример Матеры очень типичен: десятки тысяч человеческих существ живут там еще в пещерах, но на земле уже возникают кварталы, готовые их приютить.

С какой стороны ни подходи к итальянской действительности — Италия находится на подъеме. На этот счет у меня есть теория. Повторяю, я не специалист, и моя теория стоит не больше того, что она стоит.

С известным опозданием Италия в свою очередь рождает класс буржуазии, переживающий период развития. Забудем на минуту о суровой и совершенно справедливой характеристике, которую дает ей диалектика классовой борьбы. Но при своем зарождении буржуазия прогрессивна. В прошлом веке именно она способствовала возвеличению Франции, так как предоставляла личности свободу в достижении богатства и почестей. Впервые после монархии и империи сформировался средний класс, который, с одной стороны, пополнялся за счет движимых честолюбием ремесленников и пролетариев, а с другой — был ступенькой на пути к достижению еще более высокого положения. Даже стоя на самых низких ступенях общественной лестницы, человек осознавал, что его рабскому положению пришел конец. Общество признавало его существование; оно признавало право на достойную жизнь.

Нарождающейся буржуазии присущи неуспокоенность, неудовлетворенность, еще не растраченные чутье и жажда предпринимательства. Но стоит той же буржуазии добиться цели и утвердиться в своих роскошных особняках, как она сразу же становится реакционной и тормозит экономическое развитие. Сидя на своих капиталах, на завоеванных позициях, она, перебродив, теряет былую доблесть, становится паразитической и, закрыв доступ в свои ряды выходцам из низов — ремесленникам, рабочим, крестьянам — то есть тем, кто, пополняя ее ряды, способствовал ее обновлению, — задыхается.

Игрой обстоятельств итальянская буржуазия переживает сейчас активную производственную стадию, чем и объясняется широко раскрытый идеологический веер правящей партии. Об этой по преимуществу буржуазной партии нельзя сказать, что она бездеятельна. Справа в ней заседают непримиримые консерваторы; но у сидящих слева заметны и устремления социалистического толка. Именно освобождением страны от двойного гнета — монархического (аристократия по крови) и фашистского (аристократия по политической принадлежности) объясняется удивляющая смелость позиции той фракции этой партии, которая пока еще лишена власти. Сейчас на нее давят с двух сторон, стесняя ее движения. Но, быть может, она в свою очередь покончит с последним тормозом, препятствующим движению вперед, — с церковью.

В годы войны слово «il contadino» — крестьянин — было бранным. Это означало, что самого большого труженика, земледельца, не уважали, презирали и его труд, и жалкое вознаграждение, которым он довольствовался.

За четыре месяца, пока длилось наше путешествие, мы ни разу не слышали этого ругательства. Крестьянин получил право гражданства. И работу.

К черту ораторские предосторожности — меня это радует. Меня можно упрекнуть в пробелах, упущениях, упрощенности в постановке, а порой и в разрешении некоторых проблем. Но я был искренним.

Я как тот canlastorie[200] из неаполитанской песенки, который поет:

Nun dice ’na bugia perche’,

Innamorato sun’de te.

Хваля тебя, душой я не кривлю,

И это потому, что я тебя люблю.

Да, вот именно, мы возвращаемся домой влюбленными в Италию.

Мы много говорим об этом с Лиллой по дороге, которая проходит мимо безмятежно спокойных пейзажей Тосканы.

Путешествие по кругу завершилось, и лучшее мы благоразумно оставили себе на закуску. Нигде сочетание творчества природы и творчества человека не было таким удачным, благотворным, гармоничным, как в этих благословенных краях.