Я видел, как живет Италия - [87]

Христианско-демократическая партия

Ассоциация трудящихся католиков.

У них на учете все: инакомыслящие, насмехающиеся над священниками, неужившиеся с женой, изменяющие супругу (супруге), члены профсоюза, не желающие ходить в церковь из-за того, что священники недостойны своего сана, не подающие в церкви из-за того, что эти деньги не поступают в пользу бедных, не являющиеся к исповеди потому, что священник пользуется признаниями, чтобы совать нос в чужие дела. Не говоря уже о коммунистах, социалистах, атеистах. Ага! Пускай только попробуют где-нибудь начать хлопотать о месте!

Вы мне скажете: не везде же так! Еще бы, не хватало! В больших городах, там, где другие партии лучше организованы и достаточно сильны, этого нет. Но в остальных местах приходится лавировать, оставаться в тени, идти на компромиссы, как, например, поступаю я сам.

В этой стране, гордящейся своим католицизмом, половина брачных союзов не узаконена. Из неудачного брака выхода нет. Иногда супруги разводятся в муниципалитете — процедура юридического расторжения брака стоит дорого, — но остаются связанными церковными узами.

Итальянцы не выносят одиночества. Они создают новые семьи. Незаконные. Дети рождаются от так называемых свободных союзов (которые преследуются). Незаконные дети с самого рождения оказываются в двусмысленном положении. Их записывают в акты гражданского состояния как figli d’ignoto — неизвестно чьи дети. Не иметь отца — это стыдно и это несправедливое унижение. Всю свою жизнь несчастным придется страдать от юридической безотцовщины. Слава богу, за последнее время число детей от неизвестных отцов настолько возросло, что власти решили графу об отцовстве в анкеты не включать.

Вот что рассказал мне молодой человек, патриот своей родины, по проверенным сведениям — не коммунист. После избирательной кампании, которая, следует признать, многих возмутила, он вышел из Христианско-демократической партии.

Как правило, здесь верят в бога и женщины, и мужчины. А его святейшество папа вообще выше всякой критики. Поэтому, претендуя на вольнодумство, мужчины обрушиваются на священников. Единственное исключение составила очаровательная пара супругов лет около тридцати, встретившаяся нам на террасе кафе в Салерно.

К нашему немалому удивлению, в этом случае возмущается больше жена, да так возмущается, что достается и самому папе. И вот почему: в 1944 году ее муж, временно демобилизованный, скрылся в Ватикане.

— Я подыхал с голоду; семь лет, проведенных в армии, можно считать потерянными. И вот меня снова хотели забрить.

Супруга его перебивает:

— Он глотал люпин, чтобы заглушить голод! Фунтик люпина стоил пятьдесят сантимов! И знаете, что сказал ему его святейшество?

— Такова воля божья, — сказал мне папа.

— А дезертиров в Ватикане было хоть пруд пруди.

— Да, но таких, у которых имелись денежки, чтобы откупиться.

Наслушавшись антиклерикальных речей, мы подумали было, что повстречались наконец с единственными атеистами Италии. Ничего подобного. Господь был тут же, он существовал, он присутствовал, и все это знали:

— Отец Пий — святой человек, излечивающий несчастных, принимающий бедняков в своем монастыре и клинике Сипонте[189]. И это так же верно, как и то, что все американские итальянцы шлют ему чеки в долларах.

— Как вы узнали, что он «заместитель» Христа?

— Как? Вы не знаете?

Муж вздымает руки к небу:

— У него на теле стигматы!

Жена его поправляет:

— Если уж говорить правду, Эрминио, они появляются только на пасху…

Побережье от Салерно до Сорренто настолько очаровательно, что не хочется уезжать. Жаль, что слово «рай» так затаскано. В Амальфи объявлена «война ажурных гротов». Вам чуть ли не предлагают оплаченный проезд на Капри, чтобы вы убедились, что местные гроты лучше каприйских!

Целую неделю я тщательно скрывал от Лиллы один секрет: годовщину нашей свадьбы. Но сегодня я не намерен скаредничать, прозябая в заштатной гостинице. Лилла в ужасе: она видит, что я веду машину к самому большому в Сорренто отелю, она слышит, как я спрашиваю комнату с видом на море. Нас ведут в огромный номер, в котором есть ванная с ручным душем и еще отдельный душ; кругом мрамор — белый, розовый, черный. А вид! Какой вид, боже мой! Я готов стать в угол и петь «Вернись в Сорренто». Мне только не хочется отравлять жене этот вечер. Узнав о причине, толкнувшей меня на такое роскошество, Лилла саркастически улыбается: оказывается, я ошибся числом. Вот она-то действительно приготовила сюрприз и преподнесет его мне как раз в тот день. Но она хорошая девочка и прощает мне мою ошибку. В конце концов из соображений экономии мы все-таки решаем отпраздновать нашу годовщину в этот вечер. Изысканный обед — pizza[190] и minestrone[191], то есть блюда, обычно запрещенные нашим семейным кодексом. После обеда на балконе нашего номера, вид с которого красив по-прежнему, моя жена устраивает мне ласковую головомойку:

— Ты отдаешь себе отчет? 7 тысяч лир за одну ночь!

Я оправдываюсь:

— Включая обслуживание и налоги.

— Пусть так, дорогой! Но уж не воображаешь ли ты, что твоя книга «Я видел, как живет Италия» разойдется тиражом в пятьдесят тысяч? (Просто ужасно! Никто не хочет попять, что мы действительно никогда не писали бы книг, не будучи уверенными в том, что они разойдутся пятидесятитысячным тиражом. Кто и когда садился писать книгу, не стараясь представить себе, что скажет о ней умный критик?)