Я видел, как живет Италия - [85]

Рельеф этого края безнадежно однообразен. Перед нами равнина, но уже не такая пустынная и бесплодная. Из Барлетты, которую мы покидаем, взглянув в последний раз на «Колосс» — памятник IV века, изображающий, как полагают, императора Валентина, — мы направляемся в Фоджу. Как это ни странно, но каждый новый город на нашем пути — город современный. Дорога старательно огибает все отсталые деревни. Чем руководствовались власти? Стремлением избавить автомобилиста от необходимости замедлять ход или желанием спрятать от него слишком больные язвы?

В Фодже у нас состоялась только одна встреча. Беседуем с молодым человеком, запальчивым, живым, логичным и непоследовательным. По его мнению, средства, отпущенные Cassa per il mezzogiorno, израсходованы непроизводительно. На эти же деньги можно было бы сделать во сто крат больше. Поэтому он решительно против правящей партии, которую, впрочем, сам представляет в избирательном округе. (Противоречие лишь кажущееся, поскольку, хочешь не хочешь, а надо признать, что в Христианско-демократическую партию вошли люди почти всех политических убеждений, за исключением крайних левых — и то не всегда!)

Мы спрашиваем, сколько, по его мнению, отпущенных средств прилипло по пути к рукам. Он отвечает без колебаний:

— Семьдесят пять процентов!

Конечно, это огромная утечка средств. Еще в провинции Нуоро, на Сардинии, показывая нам новый вокзал, строительство которого обошлось в девять миллиардов лир, гид хладнокровно объявил, что «с учетом обычных комиссионных» он стоит максимум два.

Неожиданно в глазах нашего собеседника мелькнула бессильная ярость, и он снова разволновался:

— Я, мсье, человек с убеждениями. Из-за политики я могу даже забросить мои личные дела. И все же признаюсь: я — ревностный католик во время избирательной кампании агитировал за Христианско-демократическую партию не жалея сил, и все-таки я неоднократно на глазах у всех покидал церковь, потому что священник, обязанный быть вне политики, проводил с амвона предвыборную агитацию.

— Так порвите с партией.

Он сокрушенно разводит руками:

— Другой работы не найдешь. Но и с этой жизнь нелегка.

Ему двадцать шесть лет, и он горит желанием жениться, но мало зарабатывает. Припертый к стене, молодой человек признается, что, конечно, он и его невеста берут у жизни солидные авансы.

— Но мы очень осторожны! Santa Vergine! Настолько, насколько это возможно. Так что потом оба проклинаем наши редкие свидания.

Дрожащими от волнения руками он вытаскивает карманный молитвенник, открывает на первых страницах и кладет перед нашими глазами:

— Видите? Это Декалог. Десять заповедей. Квинтэссенция человеческой философии и морали. Один из самых кратких текстов и в то же время самый насыщенный мыслями, ничего возвышеннее никогда не было написано. Хорошо написано. И что же читаешь дальше? Не жри мяса по пятницам и не забывай платить священнику что положено. И посметь только прилепить это к Десяти заповедям!

Обессиленный своей горькой критикой, он умолкает, чтобы перевести дыхание:

— Пустяки, — говорит он, словно извиняясь. — Просто у меня прорвалось то, что долго накапливалось внутри. Я не могу говорить на подобные темы с соотечественниками. С иностранцами другое дело. Вы люди культурные. Только не упоминайте моего имени, прошу вас. Вы погубите меня. Ах! В сущности, это было бы даже лучше. Я был бы вынужден уехать. Здесь нечего делать. Нечего.

Спрашиваю его, знакома ли ему версия, согласно которой протестантская реформа обязана своим происхождением несколько преувеличенному интересу священника Лютера к женщинам. Его глаза загораются любопытством. Не уловив иронии, он цепляется только за смысл и выражает желание прочесть книгу о Лютере. Затем, после краткого раздумья, решительно заявляет:

— Ну нет! Протестантизм? Посудите сами!

Он возвращается к практическим вопросам, и это его конек. По его мнению, единственный выход из создавшегося положения — индустриализация Юга.

— Каким образом? У вас нет квалифицированной рабочей силы, нет природных ресурсов.

Не успеваю открыть рот, как мои возражения опровергнуты: оказывается, они — примитивное заблуждение. Минеральное сырье и специалистов даст Север.

— А как быть с удвоенным объемом перевозок: туда — сырье, обратно — готовая продукция?

— Это компенсируется более дешевой рабочей силой.

— А южанин останется жертвой эксплуатации?

— Нет. На сведение дебета с кредитом пойдут те семьдесят пять процентов капиталовложений, которые до сих пор шли на угощение этих синьоров.

Это уже чистейший бред. Неужели он в самом деле воображает, что повсеместное взяточничество можно пресечь по взмаху волшебной палочки? Я восклицаю:

— Утопия!

Наверное, я без предупреждения изменил правилам игры — он смотрит на меня круглыми глазами, откровенно вопрошая:

«Да, ну и что ж?»

Путешественника всегда поражают резкие изменения характера местности в пределах одного района. После тридцати километров пути чуть ли не по Сахаре мы неожиданно без всякого перехода оказываемся среди пышной растительности и за поворотом самой очаровательной из горных тропинок, в ложбине, открываем самую прелестную из деревушек — Маттинату: солнце светит здесь только по утрам; очевидно, это и пытается передать ее трогательное название