Я видел, как живет Италия - [12]
— Все это благодаря покровительству святой девы, — утверждает один священник, в улыбке которого больше умиления, чем иронии.
— Это потому, что жизнь у нас стремительна, — научно объясняет мне мой друг, врач из Рима. Его автомобильную философию можно резюмировать в трех пунктах:
1. Другого автомобилиста надо рассматривать как существо подобное себе, то есть не чуждое страха. Чем ты нахальнее, тем больше шансов, что противник сробеет. Целься в свободное пространство. Нажимай правой ногой на газ, левой рукой на сигнал. Дополнительное указание: взывай к ангелам.
2. На перекрестке опасность может возникнуть не с двух сторон, а с четырех. Жми на газ, чтобы как можно быстрее выскочить из этой рискованной ситуации. Дополнительное указание: сигналь.
3. Нужно внушить себе, что пешеход — существо низшего порядка. Выбери наиболее непроворного и, сигналя изо всех сил, направляй машину прямо на него. Дополнительное указание: жми на газ, чтобы нагнать на него побольше страху.
В числе обидных итальянских эпитетов есть слово «prepotente» — во французском языке оно исчезло. В словаре есть еще близкое к нему существительное, означающее «гнетущая мощь, всесильная власть». Добавьте к этому неуемную гордыню, воинствующую несправедливость, презрение к закону — и вы поймете, что такое итальянский автомобилист. Впрочем, я ни разу не слышал, чтобы этот эпитет употребляли по отношению к акробатам дорог, и это убедительнее всего доказывает, что такое бешенст-но присуще каждому и каждый воспринимает его как должное. Дорога — это всеобщая свара и драка, и выйти из нее невредимым — дело хитрое. Мотор переделывают, чтобы выиграть несколько лишних километров в час. Это увеличивает риск, но зато, по всеобщему мнению, позволяет быстрее убегать от смерти, которая подстерегает автомобилиста на каждом шагу. Игра идет по правилам catch as catch сап[34], допускающим любые приемы. Можно, например, отчаянно жестикулировать, симулируя самоубийство, и умолять другого остановиться, прося о помощи, а самому использовать его замешательство для того, чтобы обогнать его, сбить с пути, а потом догнать следующего и т. д. Остальное вам известно.
Мои собеседники, итальянцы, едва только я касался этого вопроса, возводили очи к небу, соглашаясь со мной, что движение на итальянских дорогах — это действительно sciagura (бедствие) и даже раскаивались в том, как они ведут себя, сидя за рулем, — а через несколько секунд снова слепо отдавали себя в руки судьбы.
Но вот странно: после того как я проехал по Италии 12 тысяч километров, у меня создалось впечатление, что в этой стране несчастных случаев не многим больше, чем у нас. Я даже стал задавать себе вопрос: может быть, это обман зрения, вызванный узостью итальянских дорог? Возможно. Не стану спорить. Но тем не менее беспорядочность автомобильного движения — это единственный национальный недостаток, который итальянцы признают даже в присутствии соотечественников. Несомненно, у них меньше автомобилей. Но дороги в Италии, по крайней мере, вдвое уже наших — я говорю об автомагистралях — и должны были бы иметь меньшую пропускную способность. Однако это не так.
А беспорядок все-таки абсолютный. Никакие дорожные знаки, никакие правила во внимание не принимаются. В Италии пуститься в путь на машине — все равно что принять участие в панамериканской автомобильной гонке, пожирающей множество человеческих жизней. Я видел, как огромная полицейская машина «Фиат-400» бросилась вдогонку за нарушителем. Водитель ее, захваченный игрой, позабыл о своей цели. Он перегнал преследуемого и изобразил знаком: «Ага, обставили!» О нарушении он к тому времени уже совершенно забыл.
Словом, все рискуют, но гибнут, слава богу, не все[35].
— Ну и дела! — вздыхает Лилла, мастер лаконизмов, когда мы сворачиваем с автострады к дымному въезду в Милан и едем через промышленные окраины города, такие же безобразные, как и окраины всех других больших городов. Мы едва успеваем разнообразить ругательства. Нас жмут со всех сторон, толкают, нам сигналят, нас волокут вдоль улиц, блестящих от дождя, и протаскивают мимо всех запретительных дорожных знаков. И вдруг мы оказываемся на piazza del Duomo[36]. Перед нами претенциозный приземистый пирог, перегруженный деталями, настоящая мечта немецкого кондитера, такой же усложненный и вымученный, как иные композиции Леонора Фини, в которых сюрреализм вырастает из кошмаров. Глядя на знаменитый миланский Duomo, понимаешь, почему итальянцы назвали такой стиль готическим, то есть варварским. Чтобы успокоить эстетов, поклонников Средневековья, спешу заверить, что мне очень нравятся и Шартрский собор, и собор Парижской богоматери. И, слава богу, лишь один этот миланский монумент (это моя личная точка зрения, без правительственной гарантии) заслуживает эпитета «варварский». Даже великолепная выдумка освещать ночью лучом прожектора фигуру мадоннины
