Я увезу тебя из города слез - [7]

Мальчик бесшумно следует за ней. Наконец подъем окончен, они стоят в полутемном холле второго этажа. Из холла ведут несколько дверей. Жаклин подходит к первой, и мальчик распахивает ее перед ней. Полутемная круглая комната с золотыми драконами на синих стенах. Шкуры каких-то животных на полу, сосуды с благовониями, расставленные вдоль стен. И — никого.

Жаклин почти отталкивает замершего у двери мальчика и открывает следующую дверь. Опять восточное убранство, фаянсовые пиалы, расставленные прямо на роскошном ковре, и снова — никого. Запах благовоний усиливается, вместе с ним усиливается головокружение, Жаклин чувствует, что может потерять сознание, но она должна увидеть старика! И она резко распахивает следующую дверь.

Комната украшена китайскими фонариками и перегорожена большой ширмой, за которой мелькают чьи-то тени. Мальчик пытается удержать ее, но она отшвыривает его в сторону, и в этот момент из-за ширмы появляется старик. Он все в том же зеленоватом плаще, он протягивает к ней руки… И в этот момент сладкая тошнота подступает к самому горлу, мешая дышать, все кружится и плывет перед глазами, и Жаклин, осознавая, что никакая сила уже не может удержать ее, медленно, как в кино, опускается на мягкий ковер.

…Сквозь тяжелую липкую завесу забытья до нее доносились чьи-то голоса, какие-то девушки склонялись над ней, растирая ее виски остро-пахнушими мазями, а старик жестами отдавал им какие-то приказания… А потом девушки и старик начали стремительно отдаляться от нее, пока не стали совсем крошечными и, наконец, исчезли.

Через некоторое время она очнулась, и мальчик, стоявший рядом с ней на коленях, улыбнулся ей. Ее лицо было влажным, и на ковре стоял узкий кувшин с водой.

— Где старик? — спросила она, и это были первые слова, которые она произнесла в этом странном доме.

— Здесь никого нет, мэм, — ответил мальчик на ломаном английском. — Я рад, что вам уже лучше. Я так испугался.

Жаклин осторожно села. Голова еще кружилась, но воздух в комнате был прохладным и запах благовоний стал значительно слабее — дверь в холл была открыта, и там работал мощный вентилятор. Она глубоко вдохнула и поднялась на ноги.

Дальше в течение часа Жаклин профессионально обследовала сначала второй, а потом и первый этаж странного дома. Первый этаж был оборудован по-европейски, хотя и сильно запущен. В доме действительно никого не было. И никаких следов старика.

— Кто здесь живет? — спросила она неотступно следовавшего за ней, но и не мешавшего ее обыску мальчика.

— Не знаю, мэм, — ответил он.

Она взглянула прямо в его узкие глаза:

— Но как сюда попал ты?

— Я здесь работаю.

— И в чем заключается твоя работа?

— Я еще не знаю, мэм. Я здесь только второй день.

— Кто тебя нанял?

— Простите, мэм, я не знаю имени этого человека.

— А свое-то имя ты знаешь?

— Да, мэм. Меня зовут Хуан.

Жаклин смотрела на мальчика и не могла понять, говорит он правду или лжет. Конечно, она могла узнать это, приложив некоторые усилия, но голова опять начинала предательски кружиться… Кроме того, она внезапно почувствовала, что ей, пожалуй, все равно. Что она делает в этом доме? Даже если старик и был здесь, то какое ей, в сущности, до него дело?

И, кивнув мальчику, она пошла к выходу. Дверь на этот раз оказалась незапертой. Она быстро вышла на ярко освещенную набережную, по которой в поисках достопримечательностей прогуливались беззаботные туристы. Их лица показались ей тупыми и отвратительными.

4

Жаклин сидит в уютном мягком кресле, расслабившись и закинув ногу на ногу. Ее совершенно не смущает обстановка, которую можно назвать вполне официальной, ибо перед ней сидят две самые значительные фигуры Центра — генеральный директор полковник Николсон и его негласный заместитель и консультант Вендерс, о звании которого она может лишь догадываться. Вендерс расположился так же непринужденно, как и она, и по-свойски улыбается ей. Николсон, как всегда, холоден и чопорен.

Жаклин и Вендерс пьют лимонный сок из высоких голубых бокалов, Николсон держит в руках миниатюрную чашечку, в которой дымится кофе. Все трое молчат, словно сговорившись играть в молчанку.

Наконец Николсон не выдерживает и отставляет чашечку.

— Не пора ли браться за работу, лейтенант? — спрашивает он, четко выговаривая каждое слово. Так разговаривают иностранцы, старательно выучившие язык.

Жаклин слегка пожимает плечами.

— Я давно готова, — говорит она и улыбается. Вендерс улыбается еще шире и издает какой-то фыркающий звук.

Николсон смотрит на нее пристально и медленно произносит:

— А вот мне так не кажется. С вами что-то происходит. И я пока не понимаю что.

— Насколько я знаю, — говорит Жаклин, — у комиссии нет никаких претензий по моему эмоциональному состоянию.

— Да, конечно, — говорит полковник. — Формально нет. Но не считайте своего начальника идиотом. У меня есть глаза.

— У членов комиссии тоже, — хмыкает Жаклин.

— Я вас понимаю. Они не достигли еще той степени профессионализма, чтобы распознавать обман такого опытного сотрудника, как вы. Они слишком доверяют своим приборам. А я доверяю своему опыту общения с вами. И мне не нравится ваше состояние.