Я увезу тебя из города слез - [5]

— С чего вдруг? — Вендерс пожал плечами и, поднявшись, потянулся к бутылке бренди и рюмкам стоявшим на низеньком столике у стены. — Тебе налить? — И, не дожидаясь ответа, наполнил обе рюмки. — С чего вдруг? Тебя послушать, так все потрясения, которые мы испытываем на протяжении своей жизни, должны радикально перестраивать психику и все способности человека. Безутешно оплакивающий свою умершую жену математик в силу своих сильнейших переживаний перестает различать числа, не может сложить два и два, но при этом начинает писать стихи с ярко выраженной эмоциональной окраской. Танцор утрачивает координацию движений, писателя настигает дисграфия. Чушь. Холодный расчет, присущий Жаклин Ферран, никуда не денется, увидь она хоть самого черта во плоти.

— Хотелось бы верить… — пробормотал полковник, слегка пригубив рюмку.

— Скажи, какого дьявола ты ей подсунул этих головорезов из… Как это сейчас у русских называется? — спросил вдруг Вендерс. — Не проще ли было устроить автомобильную катастрофу, если уж ты так хотел от нее избавиться?

— Я не хотел избавиться. Я ее подстраховывал, — пробормотал Николсон.

— Как? — воскликнул Вендерс. — Неужели ты не понимаешь, будь девчонка чуть менее… способной, посылать бы нам сейчас соболезнования комиссару Феррану!

На что ты рассчитывал? На снайперов? Да они бы и не заметили того единственного удара, который окончательно поставил бы точку в нашей с тобой дискуссии! Но какова Жаклин! — воскликнул он. — За девять минут вырубить отборных бойцов русского разведывательного управления! Пусть и приговоренных там, у себя, к смертной казни. После этого хочется жить, дружите Николсон! И не так уж дрожать перед этой хваленой «русской угрозой». А?

Николсон расправил плечи.

— Вообще-то я в девочке и не сомневался, — сказал он.

— Тогда я тебя не понимаю. Чего же тебе еще надо?

— Ты посмотрел весь бой, — проговорил Николсон. — Ты видел ее глаза. Они мне не понравились.

— Боже мой! — воскликнул Вендерс. — Тебе теперь в спарринге и выражение лица подавай! Какое, интеллигентное что ли? Ну так предупредил бы девчонку. Она бы тебе еще и песенку спела.

— Не в этом дело, — сказал непреклонно Николсон. — Она ужасно злилась. Она просто готова была их растерзать. Ненужные эмоции. И ей несвойственные. Она могла бы справиться за три минуты, а не за девять. В крайнем случае, за четыре… А она… переживала. В серьезном деле эти переживания могут стоить жизни.

— Ага, — бросил Вендерс. — А это были так, игрушки.

— Да, — убежденно сказал Николсон, — по сравнению с тем, с чем приходится сталкиваться в нашей работе, это были игрушки. И не иронизируй, пожалуйста. Я знал, на что шел. Я не убийца. Не было никаких снайперов. Я был уверен, что она справится. За четыре минуты. А она справилась за девять. И это меня беспокоит.

Вендерс вздохнул:

— Ты неисправим. Никакими словами тебя не убедишь. Что-то, видимо, крепко засело в твоей башке. Ладно. Проверь ее. На чем-нибудь простеньком. Параллельно понаблюдай. Можешь и меня пригласить. Можно сколько угодно спорить, возьмет ли верхнее «до» певица, но пока она не откроет рот, все предположения бессмысленны. Хотя для меня и репетиции достаточно, чтобы дать твоей Жаклин гран-при.

— Что «простенькое» ты имеешь в виду? — усмехнулся полковник. — Предложить ей роль курьера на Ближнем Востоке? Или послать в наружное наблюдение за юным наркоманом младшего школьного возраста? Ты сам говоришь, что разум никуда не девается. Как я ей в глаза посмотрю?

— Ну, она же объявила ван дер Хаальсу, что готова начать с нуля.

— Она выпускала иголки. От обиды. Ты же просматривал запись. Разве не увидел?

— Да все я увидел. Девка у тебя классная. То, что не хочешь ее в пекло бросать, — понимаю. Я и сам бы ее поберег… Для более жаркого пекла. Ладно, есть одна идейка. Кажется, придумал для нее кое-что подходящее. Не особенно опасное, но и не особенно понятное. То есть обычный мозг здесь не годится. И обычные реакции, кажется, тоже. Мой отдел пять месяцев крутится, и дело может обернуться большим скандалом по всему Амстердаму, а то и по всей Европе.

— Ты знаешь правила, — сказал полковник. — Мои ребята не работают в городе.

— Так ты ее уже принял обратно в штат или еще нет?

Полковник рассмеялся приятным густым басом:

— Поймал. Как всегда, поймал. Ладно, рискнем. Рассказывай, что задело.

3

Жаклин вышла из здания Центра, которое ничем особенно не отличалось от прочих на этой улице, захлопнула за собой дверь без всяких надписей и табличек и вдохнула прохладный вечерний воздух полной грудью. Ее «рабочий день» был закончен. Она вспомнила, как семь лет назад переступила порог этого заведения и окунулась в жизнь «кандидата» — с нескончаемым обучением, испытаниями, проверками и тренингами и при этом почти полным отсутствием отдыха.

Тогда они — совсем молодые юноши и девушки — в конце дня буквально валились с ног от усталости, но их вдохновляло и поддерживало страстное желание перейти в разряд «сотрудников» и надежда, что это рано или поздно случится. Но многие не выдерживали жесткого ритма подготовки и постепенно отсеивались. Жаклин повезло — ее зачислили в Центр и через полтора года присвоили звание лейтенанта полиции. Некоторым ее коллегам для достижения этой цели понадобилось три или четыре года. Центр тщательно и скрупулезно готовил свои кадры, не жалея ни средств, ни времени на их подготовку. Тогда Жаклин думала, что о тех мучительных, но окрашенных страстной надеждой временах она будет вспоминать, как о страшном сне, хоть и с благодарностью. С благодарностью — потому что реальная работа сотрудника Международного центра по борьбе с наркобизнесом очень быстро показала, что изматывающие тренинги были вовсе не напрасными. Как о страшном сне — потому что, если говорить откровенно, нормальный человек этого выдержать не может. И вот спустя семь лет страшный сон вновь настиг ее. После двухлетнего перерыва ее зачислили в штат «кандидатов», оставив, правда, звание и соответствующий ему оклад… Но ей снова пришлось проходить через все этапы, которые проходят новички.