На столике дымилась уже третья чашка ароматного чаю, и сквозь ее серебристый пар редкие утренние посетители маленького старинного кафе «Четыре масти» на Касл-Грин могли видеть золотую копну тонких вьющихся волос над склоненным девичьим лицом.
Официанты не обращали на эту высокую худенькую девушку никакого внимания, привыкнув к ее частым утренним посещениям. С постоянством не то старушки, не то аристократки она неизменно заказывала крепкий чай и порцию ревеневого пирога и, не дожидаясь, пока принесут заказанное, углублялась в свой толстый блокнот, порой гневно и порывисто кусая колпачок старой паркеровской ручки. Пожалуй, официанты догадывались, что это юное существо прогуливает школу… Но ведь здесь, в кафе, она не накачивалась пивом, бездумно пуская под потолок дым дешевых сигарет, как делало большинство прогульщиков из Университетского колледжа, что располагался неподалеку, а что-то тихо и сосредоточенно писала в своем блокноте.
И потому даже хозяин «Мастей», величественный, словно сошедший с какой-нибудь старинной гравюры, мистер Джабенд порой сам подходил к посетительнице и спрашивал, не желает ли она еще чаю.
Джанет Шерфорд, действительно ученицу десятого класса упомянутого колледжа, сжигали муки творчества. В свои почти шестнадцать она открыла для себя Прошлое. То самое Прошлое, без которого культурный человек не мыслит для себя ни настоящего, ни будущего. То Прошлое, которое вдруг объясняет нам наши собственные тайны, открывает неожиданные возможности и окрыляет дерзкими мечтами, давая при этом силу их исполнить.
В отношении такого Прошлого Джанет находилась в весьма привилегированном положении: как-никак она была внучкой четвертого баронета и прямой наследницей Хенеджа Фоулбарта, который в грозном 1588 году, будучи офицером знаменитого флагмана «Арк», участвовал в бою с испанской Армадой. Джанет гордилась и своим баронетством, и своим Прошлым. Несколько раз она даже пыталась заговорить об этом с матерью, но Пат, и без того достаточно равнодушная ко всему, что не было достигнуто ею лично, за долгие годы в Штатах совсем отвыкла от смешных, по ее разумению, разговоров о дворянстве. И тогда девушка обратилась к отцу.
Джанет долго мучилась, прежде чем начать говорить об этом со Стивом: во-первых, она уже вступила в тот возраст, когда общение с родителями, а особенно с отцом, становится не таким уж и простым, во-вторых, у Стива хватало и других забот, как по содержанию в порядке своей огромной телевизионной империи, так и дома, где маленький Фергус, выкарабкавшись из одной болезни, проваливался в другую, а Жаклин подолгу лежала в клиниках, надеясь подарить мужу еще одного ребенка. Ну, а в-третьих, это собственное желание копаться в столь далеком прошлом казалось иногда несколько постыдным и самой Джанет, ибо она боялась, что за ним может скрываться и простая неуверенность в себе, и желание возвыситься над другими. К тому же в последнее время появилась еще одна причина не пускаться с отцом, читавшим ее душу как открытую книгу, в откровенные разговоры. Но об этом последнем обстоятельстве Джанет не разрешала себе рассуждать никогда.
К удивлению и радости девушки, отец пришел в полный восторг от ее интересов и немедленно, по своим каналам, добыл ей доступ в Королевский архив, информация из которого не часто появлялась даже на страницах солидных исторических журналов. Стив даже прилетел на пару дней сам, чтобы собственной рукой привести дочь в святая святых английской истории. И Джанет на всю жизнь запомнила тот ласковый майский день девяностого года, когда они шли со Стивом в обнимку, как влюбленные, по теплому и влажному Лондону, а потом присели передохнуть у памятника маршалу Фошу, все так же не размыкая объятий.
Джанет безумно любила отца и гордилась им — не так, как матерью, которая была все-таки недосягаемой в своем олимпийском всепонимании и спокойствии, а вполне по-земному — пылко, весело, безрассудно. Вот и сейчас она прижалась щекой к его щеке, заросшей лелеемой, по нынешней моде, всегда как бы трехдневной щетиной, и прошептала:
— Держу пари, па, что все вокруг принимают нас за стареющего ловеласа и его юную возлюбленную!
— Ну, за «стареющего» ты сейчас получишь по заслугам, — смеясь, прорычал Стив и щелкнул дочь по прямому точеному носику, — а насчет ловеласа — это ты молодец, я всегда мечтал иметь возлюбленную с такими вот кудрями! — И он, любуясь, провел рукой по ее пышным золотым волосам.
Волосы у Джанет были действительно великолепные. Вообще девушка весьма спокойно относилась к своей внешности, пережив и всеобщие уверения в ее красоте в детстве, и некоторую разочарованность родителей, а особенно бабушки с дедушкой, когда, став подростком, она потеряла былую прелесть и стало ясно, что такой красавицей, какую они себе напредставляли, ей не бывать. Но все же она трезво ценила в себе и пронзительную синеву казавшихся несколько восточными глаз, и летящее, словно обгоняющее само себя, лицо, и пусть немного крупноватый, но чувственный рот… Но главной ее гордостью, конечно, были волосы. Волосы, то сбегающие вниз водопадом, чуть пепельные в лучах скромного утреннего солнца, то медным шлемом облегавшие голову и высокую шею, а то победной короной сверкавшие в красноватых отблесках заката. Волосы, словно жившие своей, отдельной от Джанет жизнью, с которыми у нее порой бывали очень непростые и трогательные отношения…
