Я, Дрейфус - [72]

Шрифт
Интервал

В тот вечер ужин мне принес сам начальник тюрьмы. Он следил за апелляцией пристальнее многих журналистов. Он сказал, что очень рад тому, как продвигается дело, но от обсуждения воздержался. И оставил мне вечернюю газету.

На первой полосе была фотография Джеймса. «Заговорщик признался». Я был оскорблен этим заголовком. Оскорблен за Джеймса. Так он выглядел преступником, но Джеймс во многих смыслах был так же невиновен, как и я, его ввели в заблуждение, он был слишком доверчив, запуган, но все же невиновен. На второй полосе было фото Ребекки. На лице ее играла полуулыбка — она как бы предчувствовала победу. Я смотрел на снимок и пытался вспомнить лицо Сьюзен, но оно было как в тумане. Половину третьей полосы занимала моя фотография. Не знаю, где меня снимали, потому что фона разглядеть не получалось. Меня никак нельзя назвать красавцем. Лицо у меня непропорциональное. Лоб слишком широкий, уши нагло торчат, подбородок чересчур гордый. Были времена, когда я ненавидел свой нос, но теперь, глядя на то, какой он по-еврейски длинный, я нахожу его почти красивым. Рассматривая снимок, я понял, что когда-то его уже видел, и сообразил, что его напечатали в день, когда был оглашен тот несправедливый приговор. Но теперь его отретушировали. Убрали виноватый взгляд, сделали его невинным. Я выглядел теперь неподкупно честным, весь мой образ свидетельствовал о непорочности. Отчет о заседании суда я читать не стал. Каждое слово из показаний Джеймса все еще звучало у меня в ушах, и я не уставал восхищаться его смелостью. Я надеялся, что они с Питером подружатся. Я надеялся, надеялся, надеялся. Мне хотелось, чтобы все было так, как теперь, но я понимал, что это невозможно.

Я лег на койку и позволил себе помечтать о возвращении домой. Я воображал, как буду себя держать, представлял, как буду отвечать на вопросы, которые посыплются. Я сидел во главе обеденного стола, на своем прежнем месте, резал ростбиф и разливал вино. Я смотрел на Люси напротив, на Питера и Джин по обеим сторонам от меня. С болью должен признаться, что я не чувствовал себя дома. Должно быть, я так и просидел за столом, пока в камере не выключили свет. Я сидел там, пока спал, и утром оставался там же, Альфред Дрейфус, глава семьи, супруг Люси, брат Мэтью, отец Питера и Джин. Я оглядел камеру — утренний свет уже пробился сквозь решетки — и понял, что, когда придет время ее покинуть, я покину свой дом. Да поможет мне Бог, подумал я. Я слишком долго пробыл в заключении.

34

На следующий день первым свидетелем был Дэвид Соломон. В последний раз я видел его на галерее в первый день суда. Юный Дэвид был одним из евреев, взятых в школу для соблюдения приличий. Он вырос, повзрослел и, дав присягу на Ветхом Завете — он настоял на этом, — обернулся ко мне и улыбнулся.

— Мистер Соломон, — сказала Ребекка, — мы слышали от мистера Тернкасла, что покойный Джордж Тилбери рассказывал вам о своих подозрениях касательно группы мистера Эклза.

— Да, — сказал Дэвид. — Это было вскоре после того, как они вернулись с катанья на лыжах.

— Что именно он вам говорил?

— Он рассказал, что эта группа — часть фашистской организации. Что ее членов готовят в лидеры. Он рассказал, что они собирались по вечерам у Мюллеров, но туда его не допускали. Он точно не знал, что там происходило, но то, что он случайно слышал, внушало ему подозрения. Я посоветовал ему рассказать об этом сэру Альфреду, и он сказал, что так и сделает.

— Что произошло потом?

— В тот же день, позже, один из старост сказал мне, что мистер Эклз вызывает меня к себе в кабинет. Мистер Эклз не был моим воспитателем, и я не мог предположить, что ему от меня понадобилось. Он был очень дружелюбен и сказал, что я не должен обращать внимания на слова Джорджа. Еще добавил, что у Джорджа слишком буйное воображение. Мне никогда не нравился мистер Эклз, и я рассердился: я считал, что Джордж рассказал мне правду, поэтому я ответил, что если Джордж ничего не скажет сэру Альфреду, я сам ему скажу. Тогда мистер Эклз схватил меня за руку и заявил: «Если вы хоть пикнете, мистер Соломон, вы отправитесь туда же, куда и Джордж». Я не понимал, о чем речь, но я испугался. Особенно, когда узнал, что Джордж мертв. Вот почему я ничего не сказал на суде.

— Благодарю вас, мистер Соломон, — сказала Ребекка.

Сойдя с помоста, Дэвид снова мне улыбнулся. Вот он выйдет из зала и, как Джеймс, вдохнет воздух свободы.

Следующим свидетелем был констебль Берд. И свой первый же вопрос Ребекка задала о заговоре.

— Констебль Берд, — сказала она, — являетесь ли вы членом «Железного круга»? Помните, вы под присягой.

Берд опустил голову — видимо, хотел так изобразить, что ему стыдно.

— Да, — прошептал он.

— Громче! — велела Ребекка.

— Да, — повторил он.

— Давно ли вы в нем состоите?

— Шестнадцать лет, — ответил он.

— Как вы туда вступили?

— Меня позвал мистер Коулман.

— А почему вы вступили?

— Он сказал, мы можем избавиться от чужеземцев. Англия для англичан, сказал он.

— И вам это понравилось?

— Да, — сказал Берд уверенно — похоже, он и сейчас в это верил.

— Англия для англичан, — повторила Ребекка для судей. — Теперь давайте вспомним ваши показания в суде, — продолжила она. — Вы сказали, что утром четвертого апреля были на дежурстве, расследовали поступивший сигнал о проникновении в табачную лавку. По полицейским сводкам мы установили, что такого сигнала не поступало.


Еще от автора Бернис Рубенс
Пять лет повиновения

«Пять лет повиновения» (1978) — роман английской писательницы и киносценариста Бернис Рубенс (1928–2004), автора 16 романов, номинанта и лауреата (1970) Букеровской премии. Эта книга — драматичный и одновременно ироничный рассказ о некоей мисс Джин Хоукинс, для которой момент выхода на пенсию совпал с началом экстравагантного любовного романа с собственным дневником, подаренным коллегами по бывшей работе и полностью преобразившим ее дальнейшую жизнь. Повинуясь указаниям, которые сама же записывает в дневник, героиня проходит путь преодоления одиночества, обретения мучительной боли и неведомых прежде наслаждений.


Избранный

Норман когда-то в прошлом — вундеркинд, родительский любимчик и блестящий адвокат… в сорок один год — наркоман, почти не выходящий из спальни, весь во власти паранойи и галлюцинаций. Психиатрическая лечебница представляется отцу и сестре единственным выходом. Решившись на этот мучительный шаг, они невольно выпускают на свободу мысли и чувства, которые долгие десятилетия все члены семьи скрывали — друг от друга и самих себя. Роман «Избранный» принес Бернис Рубенс Букеровскую премию в 1970 году, но и полвека спустя он не утратил своей остроты.


Рекомендуем почитать
Кенар и вьюга

В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Пятый угол

Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.