Я, Дрейфус - [71]

Шрифт
Интервал

— Расскажите суду, что происходило на собрании, — сказала Ребекка. — Можете не торопиться.

Она знала, что Джеймс собирается раскрыть суть заговора против меня, и хотела, чтобы его слушали внимательно.

— Этот Джон сказал, что тело Джорджа спрятано. Я был потрясен. Мистер Эклз говорил мне, что Джордж мешать не будет, но мне и в голову не приходило, что это означало убийство. Я спросил этого Джона, кто его убил. «Ваш руководитель, — сказал он. — Он лишь выполнял приказ». Мне было совершенно ясно, что приказ отдал Джон, а мистер Эклз его послушно выполнил. Помню, меня мутило. Мне хотелось уйти. Я не хотел иметь к этому никакого отношения. Я попытался уйти, но мне не дали. «Вы член „Круга“, — сказал Джон. — У вас есть обязательства». «Какие же?» — спросил я. Он протянул мне два листа бумаги: это были показания, которые я должен был дать в суде. Я пробежал их глазами и, к своему ужасу, понял, что убийство свалили на сэра Альфреда, а тело Джорджа закопали в его саду в Кенте. «Я не могу этого сделать», — сказал я. «Тогда с тобой будет то же, что с Джорджем», — ответил Джон. Мне пришлось остаться и слушать их. Им всем раздали показания и велели выучить наизусть. Всем, кроме Эклза. Ему поручили выступать в защиту сэра Альфреда. Это должно было быть его прикрытием. Все происходившее казалось мне дурным сном.

И тут Джеймс впервые посмотрел на меня.

— Мне очень стыдно, — прошептал он.

Я сдержал улыбку. Еще не время: Джеймсу было бы трудно ее вынести.

— Вы встречались с ним еще? — спросила Ребекка.

— Да, — ответил Джеймс. — Джон сказал, что надо все отрепетировать. И вечером перед арестом сэра Альфреда мы повторяли наши роли.

Я отлично помнил тот вечер. Мы с Мэтью возвращались из паба. Я вспомнил, как заметил свет в окнах Эклза и тени за шторами. Читка, как сказал Джеймс. Первый акт моего краха.

— Что произошло на той читке? — спросила Ребекка.

— Джон изображал прокурора, — сказал Джеймс, — а мы зачитывали свои показания. Констебль Берд зачитал, как он в тот вечер видел сэра Альфреда в машине, — чистый вымысел. Алтарник — как увидел яму в саду сэра Альфреда, а потом яма оказалась закопанной. Мистер Кассиди рассказывал, как сэр Альфред купил нож, а констебль из Кента — об отпечатках, обнаруженных на пуговице, которую нашли в машине. Все роли были написаны Джоном, и, по-моему, ему нравилось быть режиссером этой пьесы. Джону оставалось только позвонить в полицию и донести на сэра Альфреда, что он и сделал еще утром. Мы оставались там почти всю ночь, видели, как сэра Альфреда арестовали. Затем они выпили шампанского, которое принес Джон, и подняли тост в память об Адольфе Гитлере.

Публика снова потрясенно охнула, Ребекка выдержала паузу — ждала, пока утихнет эхо.

— Были ли еще подобные собрания? — спросила она.

— Да, — ответил Джеймс. — До суда мы собирались почти каждый вечер. Пока у нас все не стало от зубов отскакивать. Я понимал, что сэра Альфреда осудят, — сказал он. — Мы не оставили защите никаких лазеек.

— Последний вопрос, мистер Тернкасл, — сказала Ребекка. — Почему спустя столько времени вы решили рассказать правду?

— Я не мог с этим жить, — сказал Джеймс. — Вскоре после суда у меня случился нервный срыв. Я пытался покончить с собой. Меня мучило чувство вины. Затем меня поместили в психиатрическую клинику. И, пройдя лечение, я решил рассказать правду. Рассказать вслух, чтобы это услышали все. Потому что сэр Альфред невиновен. Он никогда никого бы и пальцем не тронул.

Он снова повернулся ко мне, и на этот раз я не стал сдерживать улыбку.

— Благодарю вас, мистер Тернкасл, — сказала Ребекка.

Джеймс сошел с подиума. Я видел, что его трясет. Он шел, пошатываясь, долгое и смелое выступление отняло все его силы. Выходя из зала, он схватился за перила, и, думаю, в коридоре он просто рухнул на ближайший стул и заплакал, ощутив наконец, что свободен.

Заседание отложили до следующего утра. Меня отвели вниз, посадили, не закрывая одеялом, в фургон. Оказавшись в камере, я опустился на койку и дал волю слезам. Тем слезам, которые все эти долгие месяцы и годы подступали к глазам, тем слезам, которым я не давал пролиться. Я плакал о годах, которые потерял, о своей верной семье, о своей будущей свободе. Но прежде всего я плакал о Джордже Тилбери.

33

Ребекка хотела просить, чтобы меня выпустили под залог. Она уверяла меня, что ввиду открывшихся сведений эту просьбу удовлетворят. «Вы сможете поехать домой», — сказала она. Но я ее отговорил. Потому что на самом деле я не хотел домой. Я боялся. Мне вдруг понадобилось оказаться в укрытии — в своей камере. Там я чувствовал себя как дома. Я бы чувствовал себя не в своей тарелке за столом с белой скатертью, фарфором и серебром. Я растерял навыки общения, стеснялся бы, боялся бы вопросов, на которые не мог ответить, злился бы, что каких-то вопросов не задают. Но прежде всего я опасался, что не смогу писать где-нибудь, кроме камеры. Что моя узкая койка, мое зарешеченное окно, мой деревянный стол на восемнадцати, что ли, квадратных метрах подсказывали мне каждое слово, помогали выстраивать каждую фразу, подстегивали мое воображение, заставляли писать, когда мне этого совсем не хотелось. Я не мог представить, каково это — писать на свободе? Но я понимал, что это — единственная радость, которой я готов лишиться, и думал, неужели все писатели должны сами строить себе тюрьму.


Еще от автора Бернис Рубенс
Пять лет повиновения

«Пять лет повиновения» (1978) — роман английской писательницы и киносценариста Бернис Рубенс (1928–2004), автора 16 романов, номинанта и лауреата (1970) Букеровской премии. Эта книга — драматичный и одновременно ироничный рассказ о некоей мисс Джин Хоукинс, для которой момент выхода на пенсию совпал с началом экстравагантного любовного романа с собственным дневником, подаренным коллегами по бывшей работе и полностью преобразившим ее дальнейшую жизнь. Повинуясь указаниям, которые сама же записывает в дневник, героиня проходит путь преодоления одиночества, обретения мучительной боли и неведомых прежде наслаждений.


Избранный

Норман когда-то в прошлом — вундеркинд, родительский любимчик и блестящий адвокат… в сорок один год — наркоман, почти не выходящий из спальни, весь во власти паранойи и галлюцинаций. Психиатрическая лечебница представляется отцу и сестре единственным выходом. Решившись на этот мучительный шаг, они невольно выпускают на свободу мысли и чувства, которые долгие десятилетия все члены семьи скрывали — друг от друга и самих себя. Роман «Избранный» принес Бернис Рубенс Букеровскую премию в 1970 году, но и полвека спустя он не утратил своей остроты.


Рекомендуем почитать
Кенар и вьюга

В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Пятый угол

Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.