Высший круг - [5]

— Здесь полярная стужа, — сказала Аугуста. — Я ухожу, пока не подцепила смерть. Артур, поскольку вы ужинаете с нами…

Это была для него новость.

— …я настоятельно вас прошу не надевать смокинг. Жетулиу никогда его не надевает, и ему будет неловко, если вы явитесь в черном галстуке. Профессор Конканнон за другим столиком. То есть, если он продержится до тех пор. Плавание для него — настоящая трагедия. Вся эта вода вы­зывает у него жажду. Но вы увидите… на суше… то есть я хочу сказать, до, во время и после лекций, мы с Жетулиу можем вас уверить, что это человек замечательного ума, если не свалится под стол. Элизабет, предупреди меня, ког­да мы придем в Корк, даже если это будет ночью.

— Это будет ночью.

— Я хочу посмотреть на посадку ста пятидесяти маленьких патеров.

— Не все же ирландцы патеры.

— Эти — все! Я навела справки! Наш администратор, как говорят француженки, сделав губки бантиком, — «про­сто душка». Он объяснил мне, что из Корка регулярно пач­ками отправляют маленьких патеров в Соединенные Шта­ты, где их не хватает, тогда как эта благословенная богом земля поставила их производство на поток. Таким образом можно выровнять внешнеторговый баланс…

Действительно ли она замерзла или притворялось по­этическим созданием, обреченным укрываться от непого­ды или кашлять, как Маргарита Готье? Однажды какой-нибудь мужчина выставит ее на холод, имея достаточно здравомыслия в своей любви, чтобы выявить в ней долю истины и упиваться тем, что она выдумывала со столь оча­ровательной изобретательностью. Глядя, как она прикры­вает грудь сложенными на ней руками, втягивает шею и подбородок в меховой воротник, запросто можно было по­думать, что на прогулочной палубе свищет ледяной ветер, хотя палубу с обеих сторон закрывали широкие передвиж­ные загородки.

— Где вы? — окликнула она Артура. — Я не могу пере­хватить ваш взгляд.

— Я думал о вас.

— Ну что ж, продолжайте.

Она поцеловала Элизабет.

— Оставляю его тебе. Он немного странный. Ты мне потом все расскажешь. Но только будьте умницами и не делайте гадких вещей перед ужином. Это очень плохо для кровяного давления.

Она уже ушла, когда Элизабет покорно кивнула.

— Ей-то откуда знать? Мужчина, который сумеет ее пле­нить, не соскучится. Правда, может статься, что она, как птичка в клетке, перестанет петь.

— Да, мне приходило это в голову.

Элизабет взяла его под руку.

— Пойдемте. Сядем в баре. Сейчас мертвый час. Вы мне расскажете, о чем вы думали… хотя… давай на «ты». Так гораздо проще. Ну что, ты уже влюблен в Аугусту, как все мужчины, как только ее встретят?

— Влюблен — неточное слово, и потом еще слишком рано. В общем, ты понимаешь, что я хочу сказать: не пото­му слишком рано, что мы знакомы только с сегодняшнего утра, а слишком рано по жизни, слишком рано, потому что Я еще не знаю, что это такое и что с этим делать. Я плохо говорю, наверное, кажусь тебе дураком или мокрой курицей но ты так хорошо знаешь французский, что мне незачем тебе все растолковывать.

Элизабет резко остановилась, удерживая его за руку.

— Да, я хорошо говорю по-французски, и мне это нравит­ся. Мои папа с мамой погибли в авиакатастрофе. Насколько я их помню, они были круглыми дураками. Но все же не до конца, поскольку наняли мне гувернантку-француженку, когда-нибудь я расскажу тебе о Мадлен. Это к ней я каждый год езжу в Сен-Лоран-на-Луаре, она моя настоящая мать. Она раньше срока научила меня читать, ходить в кино, в те­атр прежде времени. Однажды она мне сказала: «Теперь ты знаешь все, что знаю я, настал момент вылететь из гнезда с одним девизом: ничему не верь и верь во все».

— Страшноватая золотая середина!

— Мой милый Артур, мы для тебя что-нибудь придума­ем. Мне надоело расхаживать перед этими мумиями, за­вернутыми в одеяла. И потом эти старухи, которые меня разглядывают, говоря себе, что я ношу джинсы, лишь что­бы скрыть свои некрасивые ноги, и что мне не следует но­сить морскую фуражку, и что пора бы мне начать красить­ся! Они на меня тоску наводят. С половиной из них мы встречались, и они прекрасно знают, что я Мерфи, но я не могу припомнить имени ни одной из этих оштукатуренных физиономий.

Они прошли через курительную. Жетулиу, сидевший за столиком с тремя другими игроками, им подмигнул. Он собрал карты со стола, перетасовал и стал сдавать. Артур достаточно повидал картежников, чтобы сказать, что бра­зилец не обладает ловкостью рук, свойственной хорошим игрокам. Один раз он даже выронил карту. Партнер стал над ним смеяться. Элизабет увлекла Артура прочь:

— Пошли! Он нас стесняется.

В баре профессор Конканнон опасно раскачивался на табурете напротив бармена, красного от сдерживаемо­го гнева, который упорно отказывался отзываться на имя Пэдди. Конканнон настаивал:

— Так будет гораздо проще для всех, не только на борту «Квин Мэри», но и на всех судах британского тор­гового флота.

Элизабет не стала дожидаться, пока бармен взорвется.

— Через пять минут это уже не смешно. Корабль — та же деревня. Представь себе, что я от нечего делать, и пре­зрев настоятельные рекомендации Аугусты, приду к тебе в каюту или ты ко мне, — через пять минут об этом будет знать весь лайнер, и за ужином все разговоры будут только об этом. Лучше воздержаться.