Высший круг - [6]

— А разве воздержание не вызовет столько же пересу­дов? Будут шептаться о том, что я гомосексуалист или что ты лесбиянка.

— По большому счету, мне это все равно, просто мне больше хочется сегодня посмотреть кино.

В сотый раз крутили «Американца в Париже». Джин Келли весело танцевал. У Лесли Кэрон были симпатичные, хоть и коротковатые ножки. Артур несколько минут подре­мал, Элизабет, наверное, тоже. Снова зажегся свет. «Квин Мэри» тяжело качался на волнах на рейде Корка. Принима­ли на борт «маленьких ирландских патеров», по выражению Аугусты. Хотя они вовсе не были маленькими — высокие светловолосые и рыжие парни с лицами, порозовевшими от ветра и дождя. Без белого воротничка священнического облачения их, скорее, можно было принять за спортивную команду. Кстати, многие тащили ракетки, сумки для голь­фа, хоккейные клюшки, привязанные ремнем или простой веревкой к их фибровым чемоданчикам. Аугуста вышла из своей каюты и, стоя на верху большой лестницы, созерцала их прибытие с лукавыми искорками в глазах.

— Тебе не кажется, что они просто милашки? — сказала она подруге. — Ты думаешь, они действительно намерены про­тивиться плотскому греху всю свою жизнь? На твоем месте я попыталась бы совратить хоть одного сегодня же вечером.

— А ты сама?

— Я? Я не знаю, как это делается. Да и ты, наверное, тоже. Представь себе, как он лижет палец.

Артур не мог прийти в себя: вид у нее был невинный, как никогда.

— Почему у вас такое лицо? О чем вы подумали, Артуро?

— Ни о чем. Как обычно. Я слушаю, и мне даже кажет­ся, что я уже вижу молодого пастора, который сладостраст­но лижет свой палец.

— Да, чтобы полистать свой учебник на случай непред­виденных встреч. У каждого из них есть небольшой спра­вочник по любви, в котором сказано, что надо делать в слу­чае, если дьявол склонит их к греху. А вот ты, Элизабет, обучила бы их всему, не раскрывая книги. У тебя такой практический склад ума!

«Квин Мэри» снялся с якоря во время ужина. Многие пассажиры плохо переносили качку, и столовая была напо­ловину пуста.

— Если бы я знала, то не переодевалась бы, — сказала Ayгустa. — Моя роза вянет, когда ею не восхищаются.

В глубоком вырезе своего белого шелкового платья она прикрепила пурпурную розу под цвет своих губ. Лепестки ласкали золотистую кожу в ложбинке между грудями, кото­рые явно ничто не стесняло. Разговаривая, Аугуста подно­сила к цветку свою руку без перчатки и опускала ее, когда заговаривали с ней.

— Как? — воскликнула Элизабет, обращаясь к Арту­ру. — Ты все-таки надел смокинг?

Артур скромно насладился ее удивлением и улыбнулся Же­тулиу, который обращал на себя гораздо больше внимания в своем смокинге из синего бархата с черными шелковыми от­воротами, чем он в перешитом черном отцовском смокинге, у которого рукава были коротковаты, и тянуло в плечах.

— Я был уверен, что Жетулиу нарядится.

Жетулиу стал отрицать. Он просто обо всем забыл. Ни­когда в жизни он не захотел бы строить из себя сноба перед своим дорогим другом Артуро. Но, впрочем, все уладилось, ведь даже Элизабет, обычно ярая противница светских условностей, явилась в костюме от Диора. Аугуста вдруг нахмурила брови.

— Я не ослышалась? Артуро и Элизабет говорят друг другу «ты».

— Что в этом необыкновенного?

— Ничего, но вы, наверно, переспали сегодня, чтобы убить время.

— К несчастью, нет, — сказал Артур с глубоким вздохом сожаления.

— Не держите меня за дурочку. Это же ясно, как день.

Элизабет бросила салфетку на стол и встала, бледная от гнева.

— Прекрати, Аугуста, ты слишком заигралась. Если ска­жешь это еще раз, я перейду ужинать за другой столик.

— Возможно, с твоим любовником?

— Хватит! — вмешался Артур. — Это подозрение мне лест­но… Увы, нет! Аугуста, клянусь вашей розой, что мы не дела­ли «гадких вещей», о которых вы говорили после обеда.

— Так как же вам, верно, было скучно! Дорогая, успо­койся… Беру обратно свои нехорошие мысли.

Элизабет села, взяла свою салфетку, подозвала метрдо­теля. Жетулиу не проронил ни слова, глядя в пустоту. Аугуста выдала его секрет:

— Он много проиграл сегодня днем. Мы даже не знаем, сможем ли доехать до Нью-Йорка. Возможно, нас высадят по дороге.

— Вы умеете плавать?

— Мой дорогой Артуро, во-первых, перейдем на «ты», иначе Элизабет и Жетулиу подумают, что мы от них что-то скрываем, а во-вторых, отвечаю на твой вопрос: я плаваю не слишком хорошо. Если у капитана есть сердце, ему при­дется предоставить нам шлюпку. Жетулиу сядет на весла. Он это обожает.

— Терпеть не могу грести. Предпочитаю сразу камнем пойти на дно. Вместе с тобой.

Элизабет разговаривала с метрдотелем.

— Господин Мендоса капризничает. Один только вид меню может вызвать у него смертельную аллергию. Будь­те так добры, отправьте четыре наших ужина эмигрантам, которые весь переезд вынуждены питаться сухарями и раз­бавленной морской водой.

— Не знала, что ты коммунистка, — заметила Аугуста.

— Ты многого обо мне не знаешь… От внезапной хан­дры господина Мендосы есть только одно лекарство — это черная икра, тонны икры. Господин Мендоса сам выберет шампанское по карте вин сомелье, который, я вижу, зевает там от безделья, полный презрения к остальным посетите­лям, запивающим устрицы Кока-Колой или обжигающим себе рот горячим шоколадом, сопровождая им ростбиф и йоркширский пудинг. За нашим столиком сидит француз, который готов плакать от бешенства. Все это, естественно, запишите на мой счет, каюта 210.