Высший круг - [8]

— Драма цивилизованных существ нашего вида состо­ит в том, что они из дурацкого снобизма избегают всякой возможности попотеть. Понемногу мышьяк, ртуть, хинин и мочевина отравляют их кровь. Первым делом надо откупо­рить потовые железы. Лучше всего использовать мочалку. Однажды, дорогой месье Морган, когда вы поймете, что по­тоотделение — залог физического, нравственного и интел­лектуального здоровья, ваша жизнь в корне изменится.

В этот утренний час в зале, кроме них, был лишь один приземистый и мускулистый человечек в длинных трусах, который поднимал гири с удивительной легкостью. Кон­каннон подмигнул Артуру:

— Я вам потом расскажу.

Они вместе позавтракали, выбрав «шведский стол». Все выглядело чрезвычайно соблазнительно.

— Вот где нужно проявить силу духа, — изрек Кон­каннон. — Это жеманство недостойно мужчины. Америка мало пострадала от войны, в отличие от Европы, которую на пять лет посадили на голодный паек. Через двадцать лет мы превратимся в нацию толстяков.

—…и алкоголиков! — добавил Артур слишком поспешно.

— Вы это про меня говорите?

— Ни про кого и про нас всех.

Конканнон мог бы его неправильно понять. Он хлопнул француза по спине.

— Вы правы! Можно дойти и до беды, если не выво­дить токсины, как я только что делал. Ледяной душ воз­вращает уму свободу. Сегодня утром я подумал о вас. Что за мысль — изучать бизнес-право в США! Вы там потеряете европейский нюх, а американский так и не приобретете. Когда вы поймете, что наши добродетели заучены, а во­все не рождаются из мистической потребности в абсолюте, будет слишком поздно. Иначе говоря, эти систематизиро­ванные добродетели несгибаемы, а потому их легко обой­ти. Посмотрите на наш антиколониализм: он выдуман от и до в политических целях. Наша «чувствительность» в этом важном вопросе вызывает улыбку. Найдется разве что один американец из тысячи, предки которого участвова­ли в войне за Независимость. Девятьсот девяносто девять остальных — свежее мясо. Так вот, послушайте их… это они «изгнали англичан», как говорила ваша Жанна д’Арк, да и французов — для ровного счета и потому, что кругом одни потрясающие невежды. Какая прекрасная возмож­ность читать другим мораль! Оставьте ваши колонии, дела­ющие вас такими же могущественными, как и Мы, новый Народ, Спаситель современного мира. Уезжайте, уходите из Африки, из Азии, и не бойтесь, что после вашего постыдного бегства останется пустота: мы уже везем нашу мирную продукцию, от чистого сердца. Вас облапошат, и вас же еще обвинят в нечестности.

Конканнон принял вдохновенный вид. Столовая напол­нялась. На раздаче выстроилась очередь, два повара в бе­лых колпаках готовили яичницу с беконом или блинчики и вафли с кленовым сиропом.

— Кто облапошит? — недоверчиво спросил Артур.

— Уж не из тех ли вы людей, для кого личный опыт, как бы дорого он ни обошелся, предпочтительнее чужого?

— Я еще не решил.

Конканнон положил руки ладонями на скатерть. Они казались прозрачными, отполированная кожа покрыта си­ними и красными пятнами. Они ему нравились.

— Знаете, я предполагаю, что в воздухе, которым мы дышим, полно практически неуловимых микробов, кото­рые нападают на нас, как только мы проявим малейшую слабость. Откройте рот, и целые миллиарды их ринутся в ваш организм. Прикоснитесь к чему-нибудь, и они попол­зут по вашим ногам, рукам, просочатся в наши ослаблен­ные тела, заткнут поры на коже. Ужасно, правда?

Артур согласился, что по сравнению с этим две атомные бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, были була­вочным уколом. Этот безумец начинал ему нравиться.

— Так вот, как бы это ни было ужасно, — продолжал Конканнон, подняв руки в воздух, словно на них были на­деты куклы, — это еще ничего по сравнению с махинация­ми, выстраиваемыми вокруг людей вашего возраста, и ло­вушками, в которые они попадаются, крича — но слишком поздно, — что их больше никогда на это не поймают.

Артур слушал Конканнона несколько рассеянно, погля­дывая на дверь, через которую входили припозднившиеся пассажиры, некоторые еще были бледны от вчерашней кач­ки на выходе из Корка, у других, напротив, вспыхивали гла­за от вожделения при виде «шведского стола». Ни Аугуста, ни Элизабет, ни Жетулиу не соизволили появиться.

— Они не придут, — сказал профессор, прекрасно по­нимая, что интерес Артура слабеет. — Привилегированные, воспитанные среди привилегий, они заказывают завтрак в каюту. Это недорого. Что касается Жетулиу…

Конканнон выдержал паузу, выпил кофе, зажег сигарету.

— Мне не следовало бы курить… горло… да… горло очень чувствительно, но это такое удовольствие — первая сигарета дня…

Он трижды затянулся и загасил ее в масленке.

— Я вас слушаю, — напомнил Артур.

— О чем я говорил?

Хитрец! Он прекрасно все помнил.

— Вы говорили: «Что касается Жетулиу…»

— Ах, да, по поводу Жетулиу… но вообще-то это не мое дело.

Ужаснувшийся официант унес масленку.

— А если бы вы избавили меня от печального опыта? — спросил Артур.

— О… пустяки… Так просто, подумалось. На вашем ме­сте я не играл бы с ним в карты.

— Вчера вечером он сильно проигрался.

— Он всегда проигрывает в начале пути. Я уже в третий раз еду с ним на одном корабле. Вдруг удача начинает ему улыбаться. К моменту прибытия в Нью-Йорк он отыгрыва­ется. И более того…