Высший круг - [4]

— Еще одна неудовлетворенная! — в полный голос ска­зала Элизабет, и на сей раз по-английски.

Официант, почтительно выкладывавший тонюсенький ломтик фуа-гра на тарелку Жетулиу, поперхнулся и чудом удержал свой поднос. В этой столовой, где едва решались разговаривать из страха оскорбить неовикторианское ве­личие этого места и метрдотелей с бакенбардами, смех и грубости Элизабет встряхнули чопорную угрюмость пасса­жиров. Сначала послышался ропот, точно потрескивание в начале ледохода, который потом, когда подали сыр, пере­шел, при помощи портвейна, в невразумительное вавилон­ское говоросмешение.

— Смех мисс Мерфи, — изрек Конканнон, — это безбо­лезненное лекарство от скуки. Взгляните на всех этих лю­дей — банкиров, дельцов, крупных адвокатов с их перезре­лыми женами, покрытыми поддельными или настоящими драгоценностями. У себя дома, в конторе, они короли, им низко кланяются, а здесь, где их не знают, они так робки и почтительны, что аж лицо застывает. Такое впечатление, что они чувствуют себя не на своем месте, хотя оплатили свои каюты «люкс» красивыми зелеными бумажками, за­работанными народным горбом.

Артур заверил, что, скорее, это ему надо чувствовать себя неловко среди чужаков. Вообще-то он должен был находиться на нижней палубе с эмигрантами, если бы его мать не преподнесла ему сюрприз, заменив билет.

— Как интересно, — сказала Аугуста. — Зря вы на это согласились. Вы лишаете себя важнейшего опыта в жизни. Кстати, мы с братом намереваемся в следующий раз путе­шествовать в одной каюте с действительно бедной семьей эмигрантов. Это будет увлекательно, правда, Жетулиу?

— Ты хочешь сказать, привлекательно!

— И меня запишите, — добавила Элизабет.

Столовая пустела. Профессор Конканнон, выпив два-три сухих мартини до обеда, целую бутылку шато-марго и несколько рюмок коньяку, чтобы запить кофе, поднялся, слегка покачнулся, но придал себе устойчивости, уцепив­шись за спинку стула.

— Профессор, возьмите меня под руку, — предложила Элизабет. — Это придаст мне вес в глазах дураков.

— А вы, месье Морган, как вы себя чувствуете? — спро­сила Аугуста.

— Пленен.

— Вот, наконец, любезное слово, звучащее не в тон с нашим обычным злословием и колкостями. У вас чувстви­тельная душа?

— Боюсь, что да.

— Придется надеть броню.

— Вы мне поможете?

— На меня не рассчитывайте. Мне очень нравится, ког­да мужчины проливают слезы. Плачущий мужчина трога­телен. Плачущая женщина смешна.

— Вы ни разу не пролили ни слезинки.

— Откуда вам знать?

Они вышли на прогулочную палубу. Лайнер «Квин Мэри» компании «Кунард Лайн» шел со скоростью двадцать узлов по Атлантическому океану. Сквозь желтосерое небо проби­вались последние солнечные лучи, ласкавшие маяк Фастнет-Рок и белые домишки на островах Сицилии. Какой-то траулер боролся с течением, за ним следовала целая туча чаек, вихрем кружившихся над сетью.

— Море — совершенно дурацкая штука, сказала Ау­густа. — Я его ненавижу. А вы?

— Я еще не составил мнения на этот счет, но почему вы не летаете самолетом?

— Спасибо! Каждый второй теряется над Атлантикой.

— Об этом бы знали.

— Никогда никого не могут найти, вот почему об этом не говорят. Как досадно, что у вас нет мнения по поводу моря. Вообще-то вы не очень интересны.

— Вы хотите сказать, что я не стараюсь казаться инте­ресным. Что ж, так и есть.

Элизабет вернулась одна.

— Я уложила Конканнона и оставила Жетулиу за покер­ным столом с тремя американцами. Вы не играете в карты, месье Морган.

Oна могла бы сказать: «Вы играете в карты?», на что потребовалось бы ответить утвердительно или отрицатель­но, или придать своей фразе вопросительный оттенок, но в таком виде это было простой констатацией, ни больше, ни меньше, как если бы она заметила, какого цвета у Ар­тура глаза — голубые, зеленые или карие, или какой у него нос — прямой, курносый или «уточкой». Может быть, он не играл в карты потому, что не довелось, или же, поглощен­ный учебой, откладывал на потом развлечение, суть которо­го мало его привлекала. Ошибкой, которую он, к счастью, не совершил, было бы ответить, объясниться, даже выдумать. Ни Элизабет, ни Аугуста не ожидали, чтобы Артур отозвал­ся. Преимуществом «Вы не играете в карты» была ясность, француза отнесли к среде, отличной от круга Жетулиу, и надо сказать, без всякого высокомерия, даже, скорее, с яв­ной симпатией к молодому человеку из иной страны и иной среды, чем те, в которых они обретались.

Зато Элизабет запросто могла обозвать женщину в три раза себя старше, с гордо поднятой головой проходила в две­ри вперед пассажирок, прихрамывающих или обтянутых платьями поросячье-розового или незабудкового цвета, и глу­боко презирала своих соотечественников. Когда выяснилось, что на борту находится супруга посла Бразилии в Европе, Ау­густа добилась, чтобы эту женщину поместили подальше от нее. Эта игра поразила Артура, когда он ее постиг. Его фран­цузское воспитание, напротив, ограничивалось узким кругом семьи и заранее устроенных встреч, кроме того, поскольку он был сыном офицера, погибшего в последнюю войну, ему всегда преподносили французов как единственный героиче­ский и респектабельный народ на земле. Но не каждая нату­ра этим удовлетворится. У него уже были подозрения на этот счет. Переезд из Шербура в Нью-Йорк их усугубил.