Высшая мера - [220]

— Поздравляю, товарищи! — услышал Табаков голос комиссара Землякова. — Радиограмма комдива: московское шоссе освобождено от врага! Дело за нами! — Табаков представил, как радостно поблескивают его маленькие глаза, а рука теребит, щиплет тяжелую седую бровь. — Иду в подразделения. Бойцы должны знать об успехе соседей…

Земляков отключился, а Табаков подумал о том, что ему действительно, наверное, и в этот раз повезло на комиссара. Земляков почти не сидел в штабе, его плотную большеголовую фигуру то у танкистов видели, то у артиллеристов, то у обозников, то сосредоточенно дул в деревянную ложку, пробуя борщ или кашу из солдатского котла — хорошо ли воина кормим? Тяжеловат, кажется, не быстр на шаг, а неутомим. Похоже, из тех, кто входит в жизнь, как забойщик в лаву: работать, добывать людям тепло. Сегодня сказал: «Пойду в бой с батальоном Тобидзе». И упрямо мотнул головой, когда Табаков пытался отговорить.

Над лесом, роняя красные перья, взмыли ракеты: одна, другая, третья. Вознесясь, они как бы надламывались в зените и стремительно катились вниз, прожигая снегопад. Тотчас в лесу зарокотали моторы. Послышался визг, скрежетание гусениц, треск кустов.

Мимо КП, шумно подминая кусты и молодые деревья, один за другим пронеслись четыре «Т-26». К их броне, ухватясь кто за что, прильнули бойцы. К последней машине была прицеплена противотанковая пушка-сорокапятка. На корневищах и сучьях она подпрыгивала, словно игрушечная как только не слетали с ее станины ящики со снарядами. Шагах в ста, ста пятидесяти слева и справа вымчались еще две четверки с десантом на броне и пушками на прицепе. Табакову вспомнился инспектор из бронетанкового управления: «Шкуру спустил бы за такое нарушение инструкции!»

Танки вырвались из мелколесья, перемахнули поляну, нырнули в небольшую ложбину с замерзшим ручьем, и только после этого немцы всполошились, открыли по машинам беспорядочный ружейно-пулеметный огонь. В бинокль Табаков видел, как с брони упало несколько пораженных бойцов. Притормаживая, танки стали бить из своих пушчонок по пулеметам. Но снаряды не пробивали кирпичные стены подвалов и полуподвалов: замолкнув на минуту, пулеметы вновь оживали.

Табаков склонился через перила своей «галерки»:

— Орлов, орудие на прямую наводку!

— Есть! — козырнул адъютант и скрылся в кустах.

Внизу, по танковому следу, спотыкаясь и падая, артиллеристы бегом катили орудие с коротким, как обрубленное дышло, стволом и на высоких деревянных колесах. Пушка неплохая, но почему-то нынешние остряки прозвали ее «прощай-родина».

Втащили в кусты, тремя взмахами топора вырубили прогал и давай долбить беглым, прямым по вражеским огневым точкам. Ближние два или три пулемета живо утихомирились.

— Молодцы! — похвалил Табаков и — опять вниз, к возвратившемуся адъютанту: — Орлов, пехоту!

Адъютант выдернул из-за ремня ракетницу, выстрелил. В низкое ватное небо прыгнула ракета — точно кошка на печь.

Из подлеска сыпанула через поляну пехота — батальон сибиряков, приданный полку Табакова. Молча, быстро преодолели бойцы голое пространство между опушкой и околицей, вслед за танками начали втягиваться в селение.

Но в центре атаки происходило что-то неладное. В то время как взводы слева и справа уже вели бой за окраинные кварталы, танки Воскобойникова замерли у подъема из ложбины. Лишь передний елозил, совался туда-сюда перед взвозом. Пехотинцы и десантники залегли под длинным невысоким обрывчиком, прячась от огня и поджимая танки.

— Я «Клен»… «Береза», в чем дело? Прием…

— Гололед! — ответил злой, искаженный радиопомехами голос Воскобойникова.

Табаков понял: вероятно, дорога, что разрезала ярок, укатана санями, заледенела. Дорошенко пятил свою машину почти до русла ручья, давал полный газ, танк с разгону выскакивал до середины взвоза и тут, отчаянно воя и колотя траками, постепенно терял скорость и в конце концов сползал вниз.

Ну и фокус-мокус! Приказать Воскобойникову возвратиться и потом следовать маршрутом одного из фланговых взводов? Псу под хвост эффект внезапности и напора. В центре атаки. Немцы и так вон осмелели! В бинокль Табаков видел, как они подползали к обрыву и швыряли вниз гранаты. Из снега выскакивали расщепы огня, чуть слышно хлопало. А танки внизу и залегшие бойцы не могли ответить: немцев защищал козырек обрыва.

— «Береза», я «Клен»… Отведите задние машины, отгоните немцев пулеметами!..

— «Береза»! — вклинился голос Тобидзе, наступавшего с правофланговым взводом. — Я тебя своей рукой расстрэляю, если сорвешь операцию!

Ого! Леон ли это? Нервы сдают?

— Святителя мать! — взвился Воскобойников и отключился.

Табаков увидел его выскочившим из танка без шлема. Руками он махал своим машинам, требуя, вероятно, сдать назад, показал на вершину обрыва. Танки попятились и, медленно поводя башнями, из пулеметов начали стричь кусты и бурьян на кромке яра. А Воскобойников обежал вокруг своего танка, потом кинулся вверх по дороге, поскользнулся, упал и съехал на заднице под гусеницу. Табаков представлял, как горячий на язык комвзвода перебирал сейчас родословную всех богов и боженят.

Но вот его, похоже, осенило. Он сорвал с танка лопату и метнулся к серому языку золы, свисавшему с обрывчика. Подчерпнул лопатой и — бегом к дороге, бросил — и назад. Из танка выскочили на подмогу тяжеловесный увалень Дорошенко и радист. Воскобойников накидывал в полы их полушубков золу, они рысью относили ее к взвозу, сбрасывали, черня его, и возвращались.