Вырождение. Литература и психиатрия в русской культуре конца XIX века - [69]
Это проявляется уже в установлении отправной точки дегенеративного процесса – этого исконного «слепого пятна» всей теории (гл. II.1), – составляющей четкую завязку повествования: лишь благодаря ей становится очевидным начало вырождения – переломное событие, изменившее здоровую демидовскую наследственность. Поскольку речь идет о вымышленной семье, Ковалевский может поведать историю вырождения с самого начала. «Протособытием» выступает заражение сифилисом Михаила Александровича, отпрыска «богатого и совершенно здорового физически и психически семейства»[708] украинских помещиков, во время учебы в Париже. Так Михаил Демидов превращается в «родоначальника»[709] нового, больного рода, в arché истории, представляющей собой механическое причинно-следственное развитие рокового «греха».
Начало истории не только служит медицинской иллюстрацией, но и выполняет символическую функцию. С одной стороны, оно наглядно раскрывает суть сифилиса как губительного для человеческого тела «яда»[710], который может вызвать особенно сильные, наследственные повреждения в нервной системе, о чем Ковалевский подробно рассказывает с позиций теории вырождения, настойчиво прибегая к эсхатологической риторике[711]. Вместе с тем у парижского эпизода есть и явный символический подтекст: указать на опасность заражения «болезнетворными» западными идеями, которые могут испортить «здоровый» организм российского общества. Недаром пораженная семья – украинский помещичий род, еще не затронутый веяниями современности и, таким образом, воплощающий «здоровую нормальность». Неслучаен и момент заражения сифилисом: родившийся в 1830 году Михаил Демидов находится в Париже для завершения образования, т. е. можно предположить, что дело происходит в 1848‐м – революционном – году или близко к нему[712].
Ковалевский раскрывает возможности нарратива вырождения с максимальной полнотой, показывая – нарочито отталкивающе – разрушительное влияние патологии уже в первом поколении. Глава семьи заражает «французской болезнью» свою «вполне здоровую»[713] жену Надежду Ильинишну, после чего у обоих проявляются признаки нервного истощения. Символично, опять-таки, что оно начинает быстро прогрессировать после крестьянской реформы 1861 года, когда расшатанная нервная система Демидова окончательно лишается остатков «здоровой нормальности»:
Это время было самое горячее в России. Крепостное право было отменено. Пришлось позаботиться и о рабочих, и о хозяйстве, и о деньгах, и о многом кое-чем другом. К ужасу своему, Надежда Ильинишна заметила, что Михаил Александрович очень резко изменился в характере. Как-то его ничто не трогало. Ко всему он сделался равнодушен и хладнокровен. Дела, хозяйство, семья – все это потеряло для него интерес[714].
Нарратив о вырождении со свойственной ему сверхсемантизацией, исключающей все случайное и придающей (вымышленному) миру патологии мифопоэтическую форму, позволяет создать наглядную модель консервативного, антимодернистского мышления в категориях кризиса; именно таким мышлением проникнут социально-медицинский трактат Ковалевского (гл. IV.1). Поэтому неизбежен ранний конец первого – «согрешившего» – поколения. Отец семейства умирает в пятьдесят лет от «паралитического слабоумия»[715], а его страдающая «малокровием, приступами тоски, истерикой» жена – в тридцать восемь от воспаления легких[716].
Теперь героями истории становятся их пятеро детей, являющих собой яркий коллективный пример прогрессирующего развития и многообразия форм вырождения. Каждый из них воплощает собой какую-либо определенную болезнь, которая проявляется уже в раннем детстве и превращает жизнь в заведомо проигранное противоборство с биологической неизбежностью. Единственное – частичное – исключение составляет судьба третьего сына Михаила Демидова, Константина, которому удается преодолеть свою предрасположенность к патологии благодаря полученному в Германии строгому воспитанию и здоровому деревенскому образу жизни[717]. Однако полностью искоренить болезнь он не может, и она тем безжалостней проявляется у его собственного сына, который, словно расплачиваясь за отцовскую самонадеянность, несет на себе печать вырождения: «Но семя болезненной наследственности в нем тлело и вылилось в его сыне, создав в нем человека ограниченного и тупоумного»[718].
Чтобы «укротить» изменчивую природу вырождения, Ковалевский выстраивает анализ так, что все многообразие патологических проявлений – неврастения, истерия, склонность к запоям, агорафобия, эпилепсия – проступает лишь в совокупной картине судеб всех пяти братьев и сестер. Различные болезненные симптомы, проявляющиеся у каждого персонажа, сначала озадачивают, и только взгляд рассказчика-психиатра распознает в них проявления единой нервной болезни, подошедшей у представителей этого поколения к самой грани психоза. Пересечение границы происходит в последнем описанном поколении, представители которого преимущественно страдают врожденными органическими и психическими нарушениями.
