Вырождение. Литература и психиатрия в русской культуре конца XIX века - [119]
– Вот уж кого мне не жаль! – сказал фон Корен. – Если бы этот милый мужчина тонул, то я бы еще палкой подтолкнул: тони, братец, тони… ‹…› Лаевский безусловно вреден и так же опасен для общества, как холерная микроба, – продолжал фон Корен. – Утопить его – заслуга[1251].
Между фон Кореном и Самойленко разгорается продолжительный спор, в ходе которого фон Корен дает Лаевскому уже цитированную патологизирующую оценку. Зоолог произносит длинную речь об извращенной природе Лаевского и о праве цивилизованного общества оградить себя от столь опасного человека, представляющего собой не что иное, как «‹…› очень самолюбивое, низкое и гнусное животное»[1252], причем в случае необходимости можно применить силу[1253]. Самойленко, «‹…› человек смирный, безгранично добрый, благодушный и обязательный»[1254], то и дело перебивает фон Корена возгласами ужаса[1255], ссылаясь на любовь к ближнему[1256] и не соглашаясь с утверждением о ненормальности Лаевского[1257].
Евгенические фантазии фон Корена об уничтожении врага и ответные реплики Самойленко не просто указывают на расово-гигиенические, «социал-дарвинистские» последствия, вытекающие из дискурса о вырождении того времени, и на их необходимость, подразумеваемую в трудах Г. Спенсера или М. Нордау: обстоятельства, нередко подчеркиваемые в литературоведении с целью доказать, что в лице фон Корена Чехов дискредитирует ложную научную позицию[1258]. Скорее можно утверждать, что здесь инсценируется противостояние двух вышеописанных линий аргументации, развиваемых Дарвином в «Происхождении человека» применительно к обращению со слабыми, «негодными» и «неполноценными» в условиях цивилизации. Противоречивые взгляды английского ученого Чехов распределяет между двумя персонажами, фон Кореном и Самойленко, подчас цитирующими Дарвина почти дословно. Эта цитатность особенно заметна в конце первого спора в четвертой главе повести, в уже упомянутой сцене за обедом. По мнению фон Корена, Лаевский «вреден и опасен», так как «‹…› имеет успех у женщин и таким образом угрожает иметь потомство, то есть подарить миру дюжину Лаевских, таких же хилых и извращенных, как он сам»[1259]. Таким образом, фон Корен воспроизводит дарвиновский довод, согласно которому «‹…› беспечные, безнравственные и часто порочные члены общества размножаются быстрее, чем осмотрительные и вообще добродетельные члены его»[1260]. Вывод фон Корена гласит:
Помни только одно, Александр Давидыч, что первобытное человечество было охраняемо от таких, как Лаевский, борьбой за существование и подбором; теперь же наша культура значительно ослабила борьбу и подбор и мы должны сами позаботиться об уничтожении хилых и негодных, иначе, когда Лаевские размножатся, цивилизация погибнет, и человечество выродится совершенно[1261].
Вся аргументация фон Корена вплоть до радикального евгенического вывода о необходимости «уничтожения хилых и негодных» почерпнута у Дарвина из уже цитированной пятой главы «Происхождения человека»:
У дикарей слабые телом или умом скоро погибают ‹…›. Мы, цивилизованные люди, стараемся по возможности задержать этот процесс вымирания ‹…›. Таким образом, слабые члены цивилизованного общества распространяют свой род. ‹…› Если разнообразные влияния ‹…› не в силах будут удержать численного перевеса беспечных, порочных и вообще худших членов общества над лучшим классом людей, то нация, очевидно, начнет регрессировать ‹…›[1262].
Ответ Самойленко продолжает «гуманистическую» линию дарвиновской аргументации: «Если людей топить и вешать, – сказал Самойленко, – то к черту твою цивилизацию, к черту человечество!»[1263] При этом «жалость», испытываемую врачом к Лаевскому (см. выше), следует понимать как проявление дарвиновского благородного инстинкта sympathy, утрата которого по отношению к «слабым и беспомощным» (the weak and helpless), по мнению ученого, означала бы конец цивилизации: «Отказывать в сочувствии, даже по голосу рассудка, нельзя без унижения благороднейших свойств нашей природы»[1264].
Этот спор между двумя диссонирующими дарвиновскими голосами воспроизводится в главе XI «Дуэли», когда Самойленко приходит к фон Корену занять денег, которые обещал Лаевскому, чтобы тот мог уехать в Петербург. Сначала Самойленко втягивает фон Корена в разговор о жестокости природы на примере «какого-нибудь из насекомоядных». Зоолог повторяет аргументы о возможности усовершенствования из «Происхождения видов» («The Origin of Species», 1859) в связи с борьбой за существование и естественным отбором, согласно которым в природе выживают «‹…› только более ловкие, осторожные, сильные и развитые» (Дарвин пишет: «‹…› сильные, здоровые и счастливые выживают и размножаются»[1265]), что «служит великим целям усовершенствования»[1266] (у Дарвина: «‹…› так как естественный отбор действует только в силу и ради блага каждого существа, то все качества, телесные и умственные, будут прогрессировать, стремясь к совершенству»[1267]). Узнав, что деньги, которые хочет одолжить Самойленко, предназначаются Лаевскому, фон Корен вновь подчеркивает паразитизм последнего, делающий сочувствие неуместным: «Благодетельствовать г. Лаевскому так же неумно, по-моему, как поливать сорную траву или прикармливать саранчу»
