Вырождение. Литература и психиатрия в русской культуре конца XIX века - [117]

В одной из наших недавних бесед Дарвин чрезвычайно мрачно высказывался о будущем человечества, так как в условиях современной цивилизации естественный отбор не действует и наиболее приспособленные не выживают. Те, кто преуспевает в погоне за благосостоянием, вовсе не являются ни лучшими, ни умнейшими; всем известен прискорбный факт, что с каждым новым поколением численность народонаселения обильнее всего пополняется из рядов низших, а не средних и высших классов[1226].

Неудивительно поэтому, что в конце «Происхождения человека» Дарвин высказывается за меры негативной евгеники, предусматривающие запрет на вступление в брак для физически, умственно и морально «неполноценных» лиц и явно идущие дальше, чем позитивная евгеника его кузена Гальтона. Впрочем, применение этих мер Дарвин считает делом будущего, когда законы наследственности будут досконально изучены:

Человек изучает с величайшей заботливостью свойства и родословные своих лошадей, рогатого скота и собак, прежде чем соединить их в пары; но когда дело касается его собственного брака, он редко или никогда не выказывает подобной осмотрительности. ‹…› Оба пола должны были бы воздерживаться от брака, если они в какой-либо резкой степени страдают физическими или умственными недостатками. Но подобные желания относятся к области утопий и никогда не будут даже отчасти осуществлены в действительности до тех пор, пока законы наследственности не сделаются вполне известными. Всякий, кто способствует достижению этой цели, оказывает большую пользу [человечеству]. Когда законы размножения и наследственности будут лучше поняты, мы не услышим более, как невежественные члены наших законодательных органов будут отвергать с негодованием план, предложенный для исследования, вредны или нет для человеческого рода близкородственные браки[1227].

Впрочем, повторная аналогия с искусственным отбором в животноводстве, которая красной нитью проходит через аргументацию учения Дарвина, подготовила почву для более радикальных решений в русле негативной евгеники, стремившейся воспрепятствовать направленным против естественного отбора тенденциям современной цивилизации. Подобные начинания нередко освящались авторитетом «Происхождения человека», на которое, в частности, ссылаются в своих книгах сыновья Дарвина, ставшие деятельными участниками английского евгенического движения. Джордж Говард Дарвин уже в 1873 году пропагандировал отрицательную евгенику[1228], а Леонард Дарвин, в 1910–1920‐х годах занимавший пост председателя британского Eugenics Society, был влиятельным выразителем соответствующих идей[1229].

Вырождение, сочувствие и евгеника в «Дуэли»

Указанная двойственность дарвиновской аргументации, колебания ученого между нравственным законом, который повелевает поддерживать слабых, с одной стороны, и предвосхитившими евгенику идеями – с другой, между подчеркиванием власти естественного и полового отбора во всем животном мире и опасениями относительно вырождения человека из‐за враждебной отбору цивилизации лежат – таков мой тезис – в основе художественного мира «Дуэли»[1230]. Всю повесть можно описать как инсценировку рассмотренной нами амбивалентной аргументации, как художественное воплощение дарвиновских приемов во всей их противоречивости. На первом уровне инсценировка эта состоит в обмене аргументами между персонажами, играющем в повести важнейшую роль[1231]. Дарвинистский аспект такого постоянного столкновения противоположных мнений, которое, в отличие от ситуации, характерной для классического русского реализма, не направляется рассказчиком и носит в высшей степени ситуативный характер[1232], проявляется не только в словесных поединках фон Корена и Лаевского, ставших в конце концов настоящими дуэлянтами. В этом контексте не менее важную роль играет персонаж, до сих пор не получивший должного внимания литературоведов, – врач Самойленко. Чехов словно бы разбивает противоречивую аргументацию Дарвина на части, отрывая ее составляющие друг от друга и распределяя отдельные линии аргументации между разными персонажами: Лаевский, который носит маску вырождающегося декадента[1233], служит предметом жарких споров фон Корена и Самойленко, выступающих с позиций евгеники и «участия» соответственно. Таким образом, разноголосица дарвиновской аргументации воплощается на уровне персонажей и актуализируется через их взаимодействие. Чеховское увлечение Дарвином касалось прежде всего используемых ученым приемов, под которыми подразумеваются как научные «методы», так и риторические приемы[1234].

Действие повести, демонстрирующей романную структуру in nuce[1235], разворачивается в безымянном северокавказском городке на берегу Черного моря. В этом вымышленном мире, изображенном как пародийный отголосок кавказского мифа в русском романтизме в сочетании с чертами сахалинской безвыходности и безысходности[1236], действуют два враждующих между собой молодых человека. Оба они – чиновник Иван Андреевич Лаевский и зоолог Николай Васильевич фон Корен – рассматривают и оценивают самих себя и окружающих в категориях медицины и теории эволюции. Их ожесточенная вражда движет действие повести, кульминацией которого – в соответствии с литературным кавказским ландшафтом, прежде всего с романом М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» (1838–1840)