Вырезанный живот. Мгновенный человек - [24]

Он показал, что у него в чемодане. Там хранились мелкие вещи его жены, уцелевшие в огне. И среди всего этого хлама — кусок плоти, которая когда-то была живой. Он предложил мне потрогать, пощупать. И спросил: «Что это — как вы думаете?».

Я сказал, что это кожа животного, свиньи.

«Сами вы свинья, — сказал он, — Простите за прямоту. Но вы так сильно ошибаетесь. Это не свинья, а вырезанный живот моей жены. Вся она сгорела, нетронутой пламенем осталась только эта часть: живот…»

Я привел ему одну афганскую поговорку, которую когда-то прочитал и запомнил. Очень короткая поговорка: «Желудок бедняка — это меч Бога». Поговорка вызвала у него припадок. Я спросил: что он понял? «Я вас не слушал, — сказал он. — Я вдруг увидел, что вы очень похожи на мою жену…»

Я сказал, что устал и хочу спать. Он предложил поспать на его чемодане. Положил чемодан на колени, чтобы я опустил на него голову. Я доверился ему и лег. Увидел в перевернутом виде безногого нищего. Ночами он заползал на Белорусский вокзал выпить, погреться, поговорить. Как-то раз на его пути встал милицейский патруль, два мента: мужчина и женщина. Я был рядом и слышал, что он им сказал. Он сказал, что не может никуда уйти. «…Я не могу ходить. Я только ползаю. Когда ползаешь, то понимаешь, почему люди тебя боятся. Они боятся низа. Они боятся меня именно снизу. Потому что снизу человек никак не защищен. Страх кастрации, аборта…»

Я засыпал и думал: если желудок бедняка — это меч Бога, то, как же выглядит рука, держащая этот меч?

Мгновенный человек

Йога смерти

Сульфазин на персиковом масле в четыре точки кололи, но не мне — русскому религиозному фанатику: апостолу Павлу. Он так себя называл. Я считаю, что он и есть тот самый апостол Павел. Я же, наконец, узнал, что такое галоперидол. В этом положении под психотропами, галоперидолом мне приходилось заниматься йогой, серьезно заниматься. Занимаешься — и замечаешь, что начинаешь владеть техникой йоги. Не то, что Богом дано. Просто попадаешь в дурдом — и начинаешь йогой заниматься. Никто этого не видит, не понимает, чем ты там занимаешься. Занимаешься спокойно себе йогой. В какой-то момент у меня даже голос прорезался; я стал петь.

Я пел на дне рождения нашего заведующего отделением. Праздновал он с коллегами у себя в кабинете. Меня позвали, чтобы я спел. Я спел. Там была молодая симпатичная психиаторша. Я подмигнул ей. Она испугалась. Испугалась своих мыслей. Я пел для нее. Но стал желать ее смерти, когда она достала вишневый мобильный телефон и стала меня на него снимать. Я спел последнюю композицию с первой стороны пластинки «Айленде» группы «Кинг Кримсон», на русском языке, не в рифму. Это была моя перепевка английской песни.

«…Написала жене своего любовника: "Семя твоего мужа удобряет мою плоть…" С лицом, как у прокаженной, когда получила это письмо, жена побежала с каменным горлом, глазами слепыми от слез. "Я верна, я не хочу жить. Не хочу обслуживать любого мальчика или мужчину. Я прощаюсь со своим бренным телом. Все, что мое — это твое. Это — смерть…"»

Они не протрезвели, но замерли, не могли шевельнуться, словно их заколдовали, обездвижили. Я меньше всего хотел их поразить. Я пожелал смерти этой практикантке — но только возбудил ее. Решил перевести разговор в деловое русло. Сказал, что могу спеть для записи на что-то более существенное, чем мобильный телефон. Я свои права знаю. Права на запись я могу уступить вам. Не хочу, чтобы мое пение после моей смерти принадлежало моей матери. Не хочу, чтобы она этим торговала.

«…Как только она узнает, что я еще и пою — она начнет шантажировать меня. Силой заставит подписать контракт. Я этого боюсь: что начнут давить. Я лучше с вами договорюсь…»

И, не дождавшись ответа, запел: «Семь раз отмерь, один раз отрежь, — сказал Прокл, укладывая своего путника в постель…»

Недавно что-то нашло на меня: я схватил с полки «Записки пиквикского клуба» с намерением спеть всю книгу, все три тома от начала до конца. У Чарльза Диккенса был псевдоним: Бос. Диккенс подписывался: «Босс», как Ульянов подписывался «Ленин». Если внимательно почитать «Машину времени» Герберта Уэллса, бросится в глаза один любопытный факт. Там дается очень подробное перечисление материалов, из которых создается машина времени. Десятки наименований материалов перечислено, среди них слоновая кость и драгоценные камни. В духе сопромата (сопротивления материалов) идет это крайне любопытное перечисление, в одном абзаце. Там же называются химические лаборатории. Надо на досуге проверить эту информацию. К чему бы это? И почему герой Артура Конондойля Челленджер стал главенствующим персонажем? Не Шерлок Холмс, но Челленджер. Как в случае с Лениным: не Ленин, но Ульянов. У него, может, была тысяча таких псевдонимов. Но его запеленговали на этом: на Ленине. Как Иисуса Христа иудеи запеленговали на том, что у него зрачки выделялись в виде числа «13». По глазам было видно: «13». Они увидели, как он смотрит: расписывается глазами: «13». И запеленговали, овладели его росписью. Чуть раньше к нему привели проститутку, чтобы у него на глазах забросать ее камнями. Как говорит Закон. Он продолжал смотреть вниз и палочкой что-то чертить на земле. На них не смотрел. Только сказал: «Кто из вас не имеет вины, пусть первый бросит в нее камень». Первого не оказалось. Второго не оказалось, третьего не оказалось. Ни одного не оказалось. По одному, по очереди они бросали свои камни на землю, но не просто на землю, а в его роспись на земле — в те самые каракули, узоры, которые он палочкой чертил на земле.