Вырезанный живот. Мгновенный человек - [23]

Мысли Достоевского мне мешают; он стремится навязать мне свою точку зрения. Навязчиво предлагает обменяться мнениями. Я говорю: не надо, мое мнение меня вполне устраивает. Хотя если он скажет мне что-то об этих детях, о Косте и Жене — я его послушаю. Но он говорит только то, что я знаю без него, только много говорит. Очень много говорит. Общественность должна умереть, как умирали в течение всей своей длинной бесконечной жизни Костя и Женя в стенах своего детского сумасшедшего дома. Некогда он принадлежал только им. В их дом вошли толпы других людей, но они вели себя как настоящие аристократы, кем, собственно, являлись по крови и духу — терпели, терпели всю жизнь. Думаю, они сознавали, за что им такое наказание: оказаться сумасшедшими среди сумасшедших в своем собственном доме. Страшные озарения детей — видимо, очень схожие с видениями самого графа Дракулы — шли в разрез с некими законами общества, но не как с законами общества, а как с законами физики. Не то чтобы в разрез с общественным мнением — это были видения самой общественности. Они обнаружили эту самую общественность — что же это за данность, что это за гидра многоголовая. И общественность вошла в их плоть, стала пить их кровь. Костя и Женя никогда не оставались наедине, они жили в переполненных грязных палатах вместе с десятками других больных людей. Их плоть и кровь сделали общественным достоянием; их заставили вести общественную жизнь.

Одна и та же книга читается разными глазами. В последнее время я все чаще стал задумываться над самыми простыми вещами: какова, скажем, разница между сахаром и солью, между чашкой и печеньем, между человеческими ногами и полиэтиленовым пакетом, между человеком и человеком. Одна и та же книга: Достоевский. Два разных человека открывают ее — и читают две разные книги. Это такая же разница, как между человеческими ногами и полиэтиленовым пакетом. Теория масс: теория однородности человечества. Все это сплошная красная зараза. Попытка притянуть за уши то, что не является таковым, чтобы пресечь действие правды. Не читают двух одинаковых книг. Сначала я держу в руке чашку с чаем, затем я держу в руке шариковую ручку. Есть разница между чашкой чая и шариковой ручкой? Такая же разница между читателями, зрителями. Такая же разница, как между ногами и шариковой ручкой. Никакого однообразия в читателях одной и той же книги, в зрителях одного и того же фильма. Полная логическая несуразица. Красная зараза: попытка представить человечество однообразной массой. Если книга одна и та же, то и читатель одинаков. Желание паразитировать на ком-то — вот что всем движет; желание уподобиться комару, клопу, таракану, любому кровососущему. Стать единым с кем-то другим, кто тебе подходит, насосаться его крови и выжить, и еще с выгодой, с прибытком, прибылью. При этом стоять на позициях гуманизма, демократии, свободы. Но за этим — та же кровососущая клопня, та же красная зараза. Вроде бы мы все друг от друга не отличаемся, пользуемся одними и теми же предметами, все предметы одинаковы, пользуемся мы ими одинаково. Убаюкивание такое: что вроде все мы равны. Законы физики для всех одни. В кинотеатре смотрим один и тот же фильм. Ничего не один тот же! Разные фильмы смотрим, хотя смотрим на один и тот же экран. Кадровое окошко для всех одно и то же — чем же мы тогда друг от друга отличаемся? Ничем не отличаемся. Физика одна и та же. Законы физики для всех одни и те же. Но это — смотря какой физикой ты пользуешься? Я по этой физике не живу, я эту физику отрицаю. У меня другие цели. Костю и Женю — за ставили жить одной физикой со всеми; с пяти лет до самой смерти их держали в сумасшедшем доме, с десяти лет они уже находились в палате, переполненной другими сумасшедшими детьми, а с шестнадцати лет они жили в непосредственной телесной близости с сотнями, тысячами взрослых больных людей. Их сказочный терем, который для них построил отец, превратили в ад, в общественное заведение. Их галлюцинациями стала та физическая жизнь, на которую их обрекли. Надеюсь, что-то им помогло, кто-то им помог. Или они сумели начать жить по другой физике. По своей физике. Маловероятно — но иначе просто страшно становится при мысли о том, в какой физике они оказались. Мне рассказывали старенькие медсестры больницы, что Костю и Женю насиловали другие дети: насиловали сексуально, физически. Когда они повзрослели, их разлучили и поместили в разные палаты. Насилие над ними никогда не прекращалось. Это как такие часы, которые остановились — а их заводили, каждый день заводили. При этом Костя и Женя находились у себя дома, в своем фамильном доме; все остальные пациенты и медики находились у них в гостях. Хороши гости!

В Москву

На Белорусском вокзале, когда спал там — познакомился с человеком. Он проводил там каждую ночь. Мужчина лет пятидесяти пяти с небольшим чемоданом. После внезапной страшной смерти жены, он покинул город, в котором они жили, стал скитаться, решил в Москве пожить.

«…Жена мечтала, ждала, когда же мы переедем в Москву, будем ходить по музеям, на выставки, на концерты. Медики не могли ее спасти. Пока я был в командировке, в Москве, дом наш сгорел. Моя жена сгорела заживо. Шансов не было. Хотите на нее посмотреть?»