Введение в гражданскую войну - [25]
70 Нам нечего сказать гражданам Империи: для этого нужно, чтобы у нас было что-то общее. Для них принцип простой: или они дезертируют, погружаются в становление[45] и присоединяются к нам, или остаются там, где есть, и относиться к ним будут тогда по хорошо знакомым правилам неприязни: ослабление и подавление.
71 Неприязнь, которая в Империи обеспечивает отсутствие связи с самим собой так же, как и глобальное отсутствие связей между телами, – наш неприятель. Всё, что пытается взрастить её в нас, должно быть уничтожено. Я хочу сказать, что мы должны сокращать саму сферу неприязни.
72 Сфера неприязни может быть сокращена лишь через расширение этико-политических отношений друг-недруг; вот почему у Империи это не получилось, несмотря на все протесты за мир. Становление-реальным>57
Воображаемой партии заключается в том, чтобы создать, посредством заражения, план консистенции[46], где понятия друг и недруг смогут свободно развернуться и осознают себя.
73 Агент Воображаемой партии – тот, кто, где бы он ни находился, со своей позиции запускает или продолжает процесс этической поляризации, принятия разнородных форм-жизни. Этот процесс и есть Тиккун.
74 Тиккун – это становление-реальным мира, его становление-практикой; процесс раскрытия каждой вещи как практики, то есть того, что занимает место в своих границах, в своём имманентном значении. Тиккун – это когда каждое действие, каждое поведение, каждое заявление, наделённое смыслом, то есть взятое в качестве события, вписывает себя в собственную метафизику, в своё сообщество, свою партию. Гражданская война обозначает лишь то, что мир есть практика, а жизнь героична во всех мелочах.
75 Революционное движение потерпело поражение не в силу недостаточной сплочённости, как вечно плачутся сталинисты, но по причине слишком низкого развития гражданской войны внутри него. Так же как систематическая путаница между неприязнью и враждой привела к известной деморализации: от советской трагедии, до комедии мелких группок.
Оговоримся: это не мы должны мериться силой с Империей как с врагом и с другими тенденциями Воображаемой партии как с подлежащими ликвидации неприятелями, а наоборот.
76 Каждая форма-жизни стремится создать себя как сообщество, а через сообщество – как мир. Каждый мир, когда осмысляет себя, то есть рассматривает себя с точки зрения стратегии игры с другими мирами, обнаруживает, что оформляется собственной метафизикой, которая представляет собой не просто систему, но язык, его язык. И именно тогда, осмыслив себя, этот мир становится заразителен: зная, носителем какого этоса он является, он становится мастером в определённом жанре искусства расстояний.
77 Принцип достижения наивысшего блаженства для каждого тела в том, чтобы до конца следовать своей текущей форме-жизни, до той точки, где линия возрастания силы пропадает. Каждое тело хочет исчерпать свою форму-жизни, оставить позади себя её труп. А потом переходит к другой. Оно стало более плотным: опыт напитал его. И стало более гибким: оно уже смогло освободиться от образа себя.
Страница журнала “Tiqqun” с оригинальным текстом
78 Там, где была голая жизнь, должна возник-⁄ U путь форма-жизни. Болезнь и слабость – недуги не обезличенной голой жизни как таковой, но в первую очередь недуги, затрагивающие сингулярным образом конкретные формы-жизни и вызываемые противоречивыми приказаниями имперского усмирения. Так, возвращая в пространство форм-жизни всё, что изгнали ЛЮДИ в переполненный стыдом язык голой жизни, мы переворачиваем биополитику, превращая её в политику радикальной сингулярности. Медицину предстоит изобрести заново, политическую медицину, основанную на формах-жизни.
79 В текущих условиях, при Империи, любое этическое скопление может оформиться только в машину войны[47]. Цель у машины войны – не война, наоборот: она может «создать войну лишь при том условии, что создаёт одновременно что-то ещё, только бы это были новые неорганические общественные отношения» (Делёз и Гваттари, «Тысяча плато»)>58. в отличие от армии, как и любой революционной организации, машина войны воспринимает войну только как побочный эффект. Она может проводить атаки, способна на битвы, может свободно прибегать к насилию, но это не необходимо ей для существования.
80 Здесь встаёт вопрос о возвращении права на насилие, которое биополитические демократии так чудесно отобрали у нас своими пышными речами о жизни. Начнём с того, что покончим со старым концептом смерти как чего-то внезапно приходящего, финальной точки жизни. Смерть повседневна, это постоянное уменьшение нашего присутствия из-за невозможности предаться своим склонностям. Каждая наша морщина, каждая болезнь – пристрастие, которого мы ослушались, результат предательства нашей формы-жизни. Вот настоящая смерть, на которую нас обрекли, и чья главная причина в нехватке сил,
