Введение в гражданскую войну - [26]

что мешает нам отвечать власти на удар, что мешает идти своим путём, потому что за этим гарантированно последует расплата. Вот почему наши тела чувствуют потребность соединяться в машины войны, – ведь только так мы обретаем способность жить и бороться.

81 Из всего вышесказанного следует биополитически очевидный вывод: не бывает «естественной» смерти, все смерти – насильственные. Это так и в экзистенциальном отношении, и в историческом. При биополитических имперских демократиях всё социализируется; каждая смерть входит в сложную сеть причинно-следственных связей, что делает её общественной смертью, убийством; остались одни убийства, иногда наказуемые, иногда амнистируемые, но чаще всего непризнаваемые. Так что вопрос теперь ставится не об установлении самого факта убийства, а о том, каков способ его осуществления.

82 Факт – ничто, способ — всё. И то, что факт становится фактом лишь будучи классифицированным, достаточно это доказывает. Мастерский ход Спектакля в том, чтобы присвоить себе монополию на классификацию, на называние; и, таким образом, контрабандой протаскивать свою метафизику, выдавая за факты плоды своих шарлатанских интерпретаций. Акт социальной войны – это «терроризм», зато широкомасштабное и совершенно произвольное вторжение НАТО – это «миротворческая операция»; массовые отравления – это эпидемия, а «Сектором повышенной безопасности» в демократических тюрьмах называют узаконенную практику пыток. В свете этого Тиккун, напротив, – попытка вернуть каждому факту его собственный способ осуществления, и даже принять этот способ за единственно реальный. Смерть на дуэли, красивый выстрел, последние слова гения, сказанные с пафосом, – этого достаточно, чтобы смыть кровь, гуманизировать то, что считается самым негуманным: убийство. Потому что в убийстве больше, чем где-либо, способ поглощает сам факт. Между врагами, например, огнестрельное оружие применяться не будет.

83 Мир пребывает между двумя тенденциями: между ливанизацией и швейцаризацией⁵⁹, которые могут сосуществовать в разных зонах. В целом, это и есть два взаимозаменяемых, хотя и внешне расходящихся способа устранять гражданскую войну. Ведь называли же Ливан до 1974 года «Ближневосточной Швейцарией».

84 На пути становления-реальной Воображаемой партии мы, наверное, встретим этих бледных пиявок: профессиональных революционеров. Несмотря на очевидность, что лучшие эпизоды века были пренебрежительно названы «гражданскими войнами», они будут обвинять нас в «заговоре господствующего класса для подавления революции при помощи гражданской войны» (Маркс, «Гражданская война во Франции»)⁶⁰. Мы не верим в Революцию, немного верим в «атомарные революции» и верим всем сердцем – в разнородное принятие гражданской войны. Первое время профессиональные революционеры, чей пыл мало охладили постоянные провалы, будут высмеивать нас как дилетантов, как предавших общее Дело. Они хотят заставить нас верить, что Империя – это враг. Мы же возразим Их Глупейшеству, что у нас с ней не вражда, а неприятие. Что её нужно не победить, а уничтожить, и что, в конце концов, мы обойдёмся без их Партии, следуя советам Клаузевица о народной войне: «Она должна сохранять своё облачное, туманное существование и никогда не должна сгущаться в действия компактных отрядов, иначе неприятель направит против них соответственные силы, уничтожит их и захватит много пленных. Тогда явится упадок духа; все будут полагать, что дело окончательно проиграно, что дальнейшие усилия напрасны, и оружие выпадет из рук народа. Нос другой стороны, необходимо, чтобы этот туман стягивался густыми массами к известным пунктам, образуя грозные тучи, из которых могла бы блеснуть сокрушающая молния. Эти пункты, как уже было сказано выше, находятся главным образом на флангах театра военных действий неприятеля», «их задача – не дробить орех, а понемногу подтачивать его скорлупу» («О войне»)⁶¹.

85 Сказанное выше служит введением к новой эпохе, которая всё более и более ощутимо подвержена угрозе мощнейшего высвобождения реальности. Описанная здесь этика гражданской войны однажды получила имя «Невидимого комитета»⁶². Он представляет собой решительную фракцию Воображаемой партии, её экспериментально-революционный полюс. Этими строками мы надеемся предотвратить самые пошлые из глупостей, которые могут быть сказаны по поводу наших действий или периода, который сейчас наступает. Разве можем мы не догадываться об этой будущей болтовне уже сейчас, по тому, какую славу снискал сёгунат Токугава к концу периода Муромати, и которую один из наших врагов увидел трезво: «Из-за самих беспорядков, развернувшихся на фоне бешеного роста незаконных притязаний, эта эпоха гражданских войн стала самой свободной с начала Японской истории. Множество самых разных людей было ею ослеплено. Вот почему столь многие рьяно настаивают на том, эта эпоха прославилась лишь самым высоким уровнем насилия»?⁶³

Примечания

1 Цит. по: Аристотель. Афинская полития. Государственное устройство афинян ⁄ Пер. С.И. Радцига. 2-е изд. М.: Гос. соц. – эконом. изд-во, 1937. С. 17.