Введение в философию права - [177]

У всех есть права, богатства, большинства, пользы, но безусловные права (1283а 31)? Может быть безусловное право у справедливых? Справедливость ведь такое достоинство, в котором содержатся все другие. Но об этом уже говорилось: именно сами взяв ради господства права власть, они лишат власти других, уничтожат равенство и право кончится неправом. Аристотель собственно даже соглашается с остракизмом, изгнать лучших. Государство должно быть природным, не искусственно отобранным. Так художник: он не может писать живое существо целое и написать например только одну часть, выделив, совершенно прекрасной, ногу например.

Разве позволит руководитель хора участвовать в хоре кому-нибудь, кто поет громче и красивее всего хора?

Уже сказано: полноту права надо искать в полноте народа (1283b 32–33).

Но всё-таки, что делать с человеком, который поет несравненно лучше всех? Неужели просто выгнать его?

При наилучшем виде политии гражданин тот, кто способен и желает подчиняться и властвовать так, как нужно для жизни достойной (1284а 1–3).[425]

4 лекция. <Продолжение. Проблема «наилучшего властителя». Разбор тирании в «Государстве» Платона>

Мы остановились на загадочном и неожиданном у Аристотеля. После разговоров о равенстве, после согласия с остракизмом, т. е. с изгнанием граждан, которые слишком выделяются непохожестью, после отказа лучшим быть у власти на том основании, что власть должны по очереди иметь все, и не беда если простые, – как в пищу идет не только очищенная еда, но и отруби, иначе будет не лучше, а хуже, – Аристотель вдруг останавливается на случае, когда один как-то несравненно лучше других. Наравне с другими он гражданствовать не станет. Это всё равно что допустить в хор одного, чей голос выделится из всех. Но разве можно такого изгнать остракизмом, голосованием большинства?

Большое затруднение возникает вот в чем: как нужно поступать, если кто-то будет превосходить других не избытком каких-либо иных благ, вроде могущества, богатства, или обилием друзей, но будет отличаться избытком добродетели? Ведь не сказать же, что такого человека нужно устранить или изгнать; и невозможно представить, чтобы над таким властвовали, потому что тогда получилось бы приблизительно как если бы, распределяя государственные должности, потребовали власти и над Зевсом. Остается одно, по-видимому естественное: всем охотно повиноваться такому, так что такие люди оказались бы в полисах вечными царями (III 8, 7).

И считается что Аристотель тут говорит о своем ученике Александре Македонском, о котором тогда только и говорили во всей Греции друзья и враги. Потому что в это время по-настоящему с планетарным размахом он подчинял весь мир своей власти, разбил Дария III, захватил Египет, взял неприступный, никогда никому не сдававшийся финикийский Тир и объявил войну Карфагену, на 60 лет раньше чем началась в 264 году первая Пуническая война между Римом и Карфагеном. Этот двадцатипятилетний правитель целого мира и казался и сам представлял себя – требовал божественных почестей – божественным чудом. С 40 тысячами греков, которых было столько лишь в начале, он против почти полумиллионной, по некоторым тогдашним историкам, не меньше чем 250-тысячной армии персов захватил Малую Азию, Египет, Вавилон, Бактрию, Индию.

Не обязательно, чтобы в мысли о пожизненном царе имелся в виду Александр. То, что Аристотель ни разу во всей «Политике» его не упоминает, говоря о множестве современников и близких к Александру людях, в том числе рассказывая об убийстве его отца Филиппа II Македонского, говорит скорее о том, что постоянно о нем думает. И ничего не может решить.

Царей 4 типа, начиная от выборных спартанских двух царей, по сути дела стратегов, и кончая царем-тираном или деспотом у восточных народов.

Так как по своим природным свойствам варвары более склонны к тому, чтобы переносить рабство, нежели эллины, и азиатские варвары превосходят в этом отношении варваров, живущих в Европе, то они и подчиняются деспотической власти, не обнаруживая при этом никаких признаков неудовольствия (III 9, 3).

Например перед глазами всех могущественный владыка государства в десятки раз более громадного территорией и людьми чем Греция, Дарий III, который мог, рассердившись на стратега, прямо с заседания отправить его на казнь.

И вот ясно что казалось бы неограниченная власть персидского владыки, предел самовластия, автократии, еще далеко не то, что приоткрыто властью Александра, мягкой пока еще в Греции, но показывающей неожиданную жесткость там, на Востоке.

Пятым видом царской власти будет тот, когда один человек является неограниченным владыкой над всем (III 10, 2).

И конечно ясно что одному быть таким владыкой нехорошо. Но важно что сама идея тоталитарной власти появляется – не из теории, а из опыта, последних лет. Это как если бы всем дали одну и ту же пищу. Или заставили носить одну и ту же одежду. Снова против Платона: правитель не врач. Царь врач, пороки зашли так далеко, что надо насильно взять это государственное тело – иначе оно погибло – и навязать ему силой лечение. И врач должен поступать по науке.