Второй Шанс - [110]

Так я вспомнил о рассказе, прочитанном очень давно, когда я еще и не думал, что когда-нибудь окажусь в тюрьме. Там говорилось, что древние эллины, по какой-то причине пожелавшие свести счеты с жизнью, закатывали настоящий праздник и веселились в свое удовольствие, после чего совершали самоубийство. По их мнению, именно так, в радости и смехе, следовало уходить из мира живых. Я лихорадочно стал вспоминать, что это был за рассказ и много ли в нем правды. Мне вдруг стало очень интересно — действительно ли было так или это всего лишь выдумка автора. К сожалению, поиски истины были затруднены, по все той же банальной причине — отсутствию интернета. Еще больше нареканий возникало из-за того, что я был лишен возможности покончить с собой таким же способом. Не мог же я устроить праздник и веселиться на нем в одиночку. Воистину странно, что за смертниками так внимательно наблюдают. Почему бы не позволить им уйти самостоятельно и тем способом, который они сами могли бы выбрать.

В подобных раздумьях прошло несколько дней. Я по-прежнему разрывался между периодами бурной, нервной непоседливости и полного упадка сил. В окно нельзя было увидеть ничего интересного, лишь пару деревьев, кирпичные стены и рекламный бигборд. Да уж, реклама собирается меня преследовать до последнего вздоха! Я весь обратился в слух и сидел, внимательно слушая, что же происходит за пределами моих «апартаментов». Любой шорох бросал меня в холодный пот и заставлял бешено биться сердце. Я был совершенно не знаком с процедурой, которой меня совсем скоро должны были подвергнуть и потому терялся в догадках о том, как все будет происходить. Придут ли за мной утром или вечером? Куда поведут? Кто будет присутствовать? Много ли будет людей? Каким способом приговор будет приведен в исполнение? Насколько скоро об этом узнает моя семья?

Не имея четких ответов на все эти вопросы, я непрерывно прокручивал в голове бесконечно разные варианты казни. Иногда мне казалось, что я смогу встретить палачей достойно и вести себя сдержанно и мужественно. В другие моменты я почти не сомневался, что как только за мной придут, я тут же впаду в истерику. Я представлял себе, как буду идти по коридору под конвоем, потом выслушивать слова… Какие? Что будут мне говорить перед казнью? Просто зачитают приговор или будут давать инструкции, как правильно себя вести? «Положите голову на плаху, расслабьтесь и думайте о чем-то хорошем». Представив себе такую картину, я залился безудержным истеричным смехом. Хоть бы не сорваться так, когда за мной действительно придут.

Странно, но мне хотелось сохранить самообладание до конца и вести себя хладнокровно, чтобы мою нервозность никто и не заметил. Хотя, казалось бы — какая теперь разница? Особенно не давала покоя мысль о том, каким же способом меня планируют отправить на тот свет. Мне была предоставлена возможность перебирать в уме все возможные варианты казней в мельчайших подробностях, чем я частенько и занимался. Эти назойливые мысли постоянно возвращались в мою голову, как бы усердно я их не гнал.

Постепенно запас моих сил стал истощаться. Нельзя сказать, что я буквально за несколько дней стал слабым и немощным, просто у меня иссяк интерес к жизни. Чтобы жить дальше, нужны были новые эмоции и переживания, новые чувства, знания и устремления, а всего этого не было. Для горящего внутри меня огня попросту не хватало дров. Я неохотно просыпался по утрам, равнодушно ел, апатично бродил по камере или по прогулочному дворику. Угасли даже мои любопытство и жажда знаний, которые всегда раньше толкали меня к книгам.

С удивлением я должен был признать, что все-таки произошло то, чего я больше всего боялся — я начал умирать как личность. Большая часть моих целей теперь не будет достигнута, доступ ко многим прошлым увлечениям никогда не будет возобновлен. Короче, все, что было во мне индивидуального, постепенно стало растворяться и вскоре я не смог бы узнать самого себя в толпе людей. Вот осознав это, я понял, что бороться за жизнь больше не имеет смысла. Чем дольше я пробуду здесь, лишенный всех радостей жизни, тем меньше от меня останется личного и неповторимого. А ведь раньше многие осужденные могли дожидаться исполнения приговора годами, а в редких случаях и десятилетиями.

В голове всплыло еще одно воспоминание — один из осужденных требовал, чтобы ему поставили в камеру телевизор, чтобы он смог коротать время до казни, не отрываясь от любимых сериалов и шоу. Я бы никогда не поступил подобным образом. Современное телевидение только быстрее разрушило бы мою личность, а потерять ее мне казалось куда страшнее, чем потерять жизнь.

Я перестал следить за временем. Я бы не смог точно сказать, сколько дней я уже сижу здесь в изоляции, сколько прошло после победы Стаса, когда я последний раз видел Гольцева и Шевченко. Интересно, друга моего уже выпустили из тюрьмы? Или он по-прежнему находится где-то неподалеку, отделенный от меня всего несколькими стенами. Я дошел, казалось бы, до крайней степени апатии и равнодушия. Сейчас мне хотелось бы, чтобы все это поскорее закончилось. Я никогда не отличался терпением.