Вся твоя ложь - [123]

Я думаю, что эта комната с таким превосходным видом из окна идеально подходит для Робин. Мы непременно вернем себе это место, разорвав тиски ненависти, которые ее сейчас сковывают. Я начала двигаться в этом направлении еще пару недель назад, когда в порыве ярости сгребала в мешки весь хлам из своей разрушенной детской комнаты. Теперь уже недалеко до финиша, чтобы закончить эту работу.

– Отнести этот мусор на помойку? – спрашивает меня Эндрю, поднимаясь по лестнице. – Я уже четыре мешка вытащил из твоей комнаты.

Я протягиваю ему еще несколько пакетов с мусором, который мы уже сгребли, и слушаю, как он тяжело спускается по лестнице до входной двери. Он сказал – из ТВОЕЙ комнаты. Он все еще живет у нас и спит в гостиной на диване. Но он здесь исключительно ради Робин, только и всего. Во всяком случае, именно так я говорю сама себе.

Робин разбирает ящики комода, стоящего у противоположной стены комнаты. Мы с ней обе преодолели свой первоначальный ужас от того, что сделала с моей комнатой Лидия, и теперь занимаемся разборкой этого помещения почти что шутя – весело и непринужденно.

– Смотри. Должно быть, она долбанула ее ботинком или чем-то подобным, – говорит Робин, показывая мне смятую голову пластмассовой куклы. Один ее глаз полностью выбит, другой жутко торчит из глазницы, делая ее похожей на зомби из какого-нибудь фильма про оживших мертвецов.

– Это просто потрясающе, – с сарказмом ухмыляюсь я.

Некоторое время мы продолжаем работать молча. Я нахожу несколько целых страниц из красочного атласа о дикой природе и пытаюсь собрать их вместе, размышляя о том, как я была бы счастлива оказаться в доме, где бы меня любили и ценили.

– Мама, – вдруг резко говорит Робин, перепутывая плавный ход моих мыслей. – Мам, посмотри на это.

В руках у нее старая обувная коробка.

– Интересно, что там может лежать? Я нашла ее в самом дальнем углу нижнего ящика комода. Она совершенно не тронута.

– Ух ты, похоже, ты нашла единственную вещь в этой комнате, которая уцелела после кораблекрушения, – восклицаю я, и мы обе смеемся.

Робин подходит ко мне ближе, пробираясь по замусоренному полу и протягивает мне эту коробку.

– Знаешь, я даже боюсь заглядывать внутрь, – признаюсь я. – Как ты думаешь, что там лежит?

– Мертвая жаба?

– Или отрезанный палец ноги?

– А может быть, это бычье сердце, набитое гвоздями? Я читала, что ведьмы так делали для какого-то ритуала, – говорит Робин, и глаза у нее округляются от ужаса.

Мне в голову проходит весьма заманчивая мысль не открывать коробку вовсе и не смотреть, что за гадость находится там внутри. А просто выбросить ее прямо в мусорный мешок и забыть о ней навсегда. Но я понимаю, что меня будет преследовать и не давать покоя мысль о том, что же там все-таки лежало. Я делаю глубокий вдох, чтобы взять себя в руки. Я прекрасно знаю всю глубину материнской ненависти и злобы. Но теперь она уже ничего не может сделать, чтобы причинить мне боль.

– Давай, мам, поскорее узнаем, что там, и покончим с этим, – подбадривает меня Робин.

И я, собравшись с духом, снимаю с коробки крышку.

– О, – восклицаю я от неожиданности. – Боже мой…

От удивления и растерянности я даже прикрыла рот рукой.

– Что там такое? – интересуется Робин. – Дай мне посмотреть.

Она заглядывает в коробку и достает оттуда матрешку которую я помню еще со своих самых ранних детских лет. Перед моим мысленным взором появляется сцена, как моя мать разбивает ее вдребезги, как напрягаются на ее шее сухожилия, когда она остервенело взмахивает молотком, и какое почти что садистское удовольствие и злость написаны на ее лице.

– Ты же говорила, что бабушка разбила ее, – спрашивает Робин и вынимает матрешку из коробки целой и невредимой.

Я беру ее у Робин из рук и задумчиво провожу пальцами по множеству склеенных стыков.

– Получается, что она ее склеила, – удивленно констатирую я, и в воздухе будто разливаются какие-то флюиды, немного ослабляющие атмосферу царящей здесь тотальной ненависти.

– Это будет самая чудесная комната в доме, – говорит Робин, подходя и обнимая меня.

– Извини. Мне ужасно жаль, что все так вышло, – говорит мне Эндрю вечером того же дня.

Я внимательно смотрю на него:

– Да, я понимаю.

– Как ты думаешь, ты сможешь все-таки когда-нибудь меня простить?

Я наблюдаю за его взглядом и вижу, что все это время он безотрывно смотрит прямо на меня. Мы стоим и долго смотрим друг другу в глаза.

– Ты снова вернешься в Судейскую палату? – спрашивает он меня после некоторой паузы.

– Ну, одному из нас придется выйти на работу чтобы как-то содержать семью, – с улыбкой говорю я. – Ты же теперь превратился в стукача: по твоей наводке арестован твой босс, а он, между прочим, был гарантом твоей рабочей визы в Штатах.

– Ничего, мы справимся. У нас все получится, – говорит он. – Теперь твоя очередь немного поработать. В любом случае, я остаюсь здесь, в Англии.

– Да? А вот я не уверена, – бормочу я. – Я не уверена, хочу ли я остаться здесь. – И я обвожу рукой кухонное пространство вокруг меня. – Я говорю не о том, что, возможно, нам сейчас стоит вернуться обратно в США…

– Ну уж нет. Только через мой труп. В любом случае, даже если бы мы и могли это сделать, думаю, что Робин не позволила бы такому случиться, – заявляет Эндрю, весело смеясь.