Вся проза в одном томе - [72]

В наши дни многие выдающиеся скрипачи по всему миру играют на инструментах, которые сделал Смычков. Будучи изначально проданы им за смешные деньги, они затем перепродаются за баснословные суммы, которые продолжают и продолжают расти, ибо инструменты с годами становятся только лучше. Евгений Фёдорович никогда не торопился и не стремился придать своей работе характер заводского конвейера, как поступают многие нынешние скрипичные мастера. Он тратил порою несколько лет на один инструмент. Работа его особенно ценилась тем, что он, едва ли не единственный в мире, использовал старинные технологии — делал скрипки так, как делал их Страдивари. Использовал десятилетиями высушенное дерево, не жалел средств на уникальные лаки из натуральных материалов, которые было почти невозможно достать. Но главное — делал всё своими руками и на глаз, не прибегая к помощи станков и трафаретов. Каждый его инструмент, предназначенный для исполнения шедевров искусства, сам мог считаться шедевром. В каждый из них он вкладывал душу, и каждый был чем-то уникален, так что профессиональные музыканты узнают его скрипки по характеру звучания, не глядя на подпись.

В обычной московской квартире, где жил Смычков, было слишком мало места для его работы. Тем более после женитьбы и рождения дочери. К тому же, соседи, хотя понимали и уважали деятельность Евгения Фёдоровича, всё же страдали от запаха лака и клея, который был вреден и для самого мастера и его семьи. Поэтому он приобрёл небольшой участок в Подмосковье, где собственными руками построил двухэтажный дом. На втором этаже разместилась мастерская, которую Евгений Фёдорович постарался изолировать. Однако, успешно оберегая от вредных испарений свою семью, он не мог отгородить от них самого себя, ибо почти всё своё время отдавал работе. А у него, как выяснилось в трудные постперестроечные годы, были слабые лёгкие. Когда Смычкова начал всё чаще мучить сухой кашель, когда после часа работы в мастерской ему становилось трудно дышать, когда все начали замечать сиплое дыхание и хриплый голос Евгения Фёдоровича — казалось, и этой его профессии пришёл конец.

Но и тут помог случай, который заодно поспособствовал раскрытию у нашего героя ещё одной страсти, поглотившей остаток его жизни. Однажды, в середине девяностых, к нему приехал ныне известный, а тогда ещё только начинающий музыкант — Илья Дианов. Через неделю ему предстояло судьбоносное выступление на Международном конкурсе имени Сибелиуса, от которого, как ему тогда казалось, зависела вся его дальнейшая карьера. Но дека его скрипки в результате глупейшего несчастного случая дала трещину. Проблема была не только в том, что до состязания оставались считанные дни, но главным образом в том, что у бедного юного скрипача совсем не было денег, чтобы расплатиться с мастером. Молодой человек был наслышан о бескорыстности Евгения Фёдоровича, но лишь обстоятельства вынуждали его злоупотребить ею. Он чуть не на коленях умолял Смычкова починить инструмент в долг, обещая непременно расплатиться с ним, как только появится возможность.

Евгений Фёдорович, когда-то сам выступавший на конкурсах, хорошо понимал чувства юноши, из-за чего проникся к нему симпатией и согласился. Но обещая вернуть долг в недалёком будущем, Дианов рассчитывал на получение денежной премии за победу на конкурсе. Он был почти уверен в успехе. Однако успех ждал его далеко впереди, вопреки длинной череде провалов. В том конкурсе юное дарование потерпело неудачу. Возвратившись к мастеру с чувством горести и стыда, не осмеливаясь поднять на него глаза, Дианов признался, что ему по-прежнему нечем расплатиться и он даже не представляет теперь, появится ли у него когда-нибудь такая возможность. Вместо оплаты его отец Сергей Петрович предлагал Евгению Фёдоровичу взять бутылку вина.

Дабы предупредить недоумение на лице читателя, спешу оговориться, что речь шла не о простой бутылке вина, какую можно купить в любом магазине. Это был «Шато Ша Нуар» 1928 года. Большинству читателей этот набор букв едва ли о чём-нибудь скажет. Ни о чём он не говорил тогда и нашему герою. Не сомневаясь в честности своего клиента, Евгений Фёдорович поверил на слово, что эта бутылка сто́ит, как тот скромно прибавил, «не меньше, чем Ваша работа». Едва ли Смычков принял бы такую плату, знай он сразу, сколько она сто́ит на самом деле. Позже, когда Евгений Фёдорович понял, от какого богатства отказался Дианов-старший, дабы разрешить тот конфуз — он пытался вернуть бутылку, но тот отказался.

Позже наш герой признавался, что его убедила принять столь нестандартную оплату не столько искренность в глазах юноши, сколько энергетика, что исходила от бутылки старше него самого. Чисто интуитивно, где-то на уровне подсознания Евгений Фёдорович ощутил, что перед ним величайшая ценность. Причём ценность в чём-то сродни его скрипкам. Она тоже требовала тонкого и кропотливого многолетнего труда знающих своё дело мастеров. Она тоже не признавала победного шествия цивилизации и была изготовлена по технологиям, известным со времён Древней Греции. Наконец, она тоже была бессмертна и с годами становилась только лучше.