Вся проза в одном томе - [71]

— А что же он?

— Он писал мне письма. Будто кричал о помощи. А что я могла сделать? Одно время я даже готова была простить его и принять назад. Но он не шёл. Он сам наслаждался своим мучением и не в силах был его остановить. Не мог жить без неё. Это было что-то мазохистское. Чем больше она его мучила — тем сильнее он к ней привязывался. Он постоянно её оправдывал. Говорил, какая она несчастная, как больно её била жизнь. Они слились в какое-то неразрывное целое, наркотически зависимые друг от друга, словно один без другого тут же умрёт. Непрерывно изгалялись друг над другом, словно находили в этом наслаждение.

— И чем же всё это кончилось?

— Кончилось тем, что она умерла от рака. Умерла быстро, словно сгорела. Я ждала, что он наконец опомнится и вернётся ко мне. А он начал пить. Он никогда не был к этому склонен. Но после её смерти ушёл в запой, из которого так никогда и не вернулся. Целый год он травил себя дешёвой водкой, вливая её в себя литрами, пока не стал конченым алкоголиком и не превратился в бомжа, валяющегося под забором. Ему не было сорока, а он выглядел на все шестьдесят. Как только её не стало — это уже был не человек. Она полностью поглотила его личность, пережевала и выплюнула. И осталось лишь тело, медленно убивающее само себя.

__________

Несколько дней спустя умерла синица. Мы не знаем, как и почему это случилось. Просто однажды мы вдруг обнаружили, что она лежит на дне клетки без движения, словно игрушечная. Наш малыш глядел на неё в недоумении — не мог понять, почему она больше не шевелится и не поёт. Он ещё не скоро поймёт это. Я сделал для неё маленький гробик из коробки от мобильного телефона. Мы с женой отнесли её в лес и там закопали, поставив сверху крестик из двух веточек.

А ещё через несколько дней скончался профессор. Жаль, что он не дожил до моей защиты. Впрочем, он всё равно бы уже не смог доехать до Мюнстера. Кажется, теперь я знаю, что ответить ему. Человек всё же обладает свободой воли. Только она дана ему для того, чтобы он расшиб себе лоб — и тем самым на собственном горьком опыте (ибо никакой чужой ему не урок) убедился, насколько лучше жить в клетке.

По собственной глупости я чуть было не лишился жены и ребёнка. И это только укрепило мою семью. Ибо только теперь я по-настоящему понял, что они значат для меня. Жена так ни о чём и не узнала. Зато я узнал, как сильно люблю её и нашего малыша. Волею судьбы я имел редкую возможность проверить свою клетку на прочность. И теперь как никогда чётко ощущаю её границы. И мне намного комфортнее в ней, нежели на свободе. Ведь только она оберегает меня от самого страшного тирана — от меня самого.

Я больше не виделся с Ксюшей. Она пронеслась мимо меня, словно какое-то наваждение, и полетела дальше своим путём. Так что я уже даже не был уверен до конца — существовала ли она в реальности или привиделась мне. Иногда я вижу её во сне. Целую в губы. Но как-то всё больше по-дружески, едва касаясь. Потом мы берёмся за руки и идём куда-то. Я не знаю, куда. И всё никак не могу понять: то ли она меня ведёт — то ли я её.

6 — 19 февраля 2015

СОТРАПЕЗНИКИ

застольный рассказ в трёх тостах

Алексею Чернову

ПРИГЛАШЕНИЕ

Парадоксальный случай соответствия фамилии роду деятельности. Парадоксальный потому, что фамилия эта досталась нашему герою даже не от родного отца, а от отчима, который был плотником и не имел ни малейшего отношения к искусству. Впрочем, и он тоже, заменив маленькому Жене отца, которого тот никогда не видел, оказал немалое влияние на выбор его профессии.

Евгений Фёдорович Смычков начинал как скрипач. И довольно успешно. Закончил Московскую консерваторию в далёком 1970 году в классе самого Ойстраха. Взял первую премию на Пятом Конкурсе Чайковского, где его великий учитель в последний раз незадолго до смерти сидел во главе жюри. Будучи одним из самых многообещающих молодых советских музыкантов, Евгений Фёдорович успел даже несколько раз съездить на гастроли за рубеж в те нелёгкие времена, когда это право давалось лишь избранным.

Однако его столь стремительную поначалу карьеру вмиг пресекла трагическая случайность. Летом 1979 года Евгений Фёдорович отдыхал в Крыму. Пытаясь забраться на одну из вершин Кара-Дага, он неудачно упал и получил сложный перелом кисти левой руки. Пережив несколько операций и почти на год выпав из концертной жизни, он всё же пытался после окончательного излечения снова вернуться в профессию. Он даже смог частично восстановить форму, но о былой беглости пальцев уже не могло быть и речи, а значит на сольной карьере был раз и навсегда поставлен крест.

Но то, что тогда, разумеется, казалось ему величайшей трагедией, так что он едва ли не помышлял о самоубийстве — теперь, на старости лет, представлялось ему лишь знамением свыше, которое указало ему истинное его призвание. И тут-то как раз сказалось вышеупомянутое влияние отчима. Евгений Фёдорович по-настоящему нашёл себя в деле изготовления и починки скрипок. На этом поприще наш герой прославился на весь Советский союз не только безукоризненным качеством своей работы, но и небывалой в наш век бескорыстностью. Он спас множество известных ныне музыкантов, чей талант мог так никогда и не раскрыться из-за того лишь, что у них не было средств на приобретение собственного достаточно хорошего инструмента. Евгений Фёдорович был в своём деле настоящим перфекционистом, не жалея средств на самый высококачественный материал, который иной раз неведомыми путями умудрялся заказывать из-за границы. При этом брал он за свою работу столько, что едва лишь окупалась стоимость сырья — сама же работа, при всей её ювелирной тонкости, оставалась почти бесплатной.