Вся проза в одном томе - [69]

— Знаете, если бы я был чуть меньше психоаналитиком и чуть больше мужчиной — я бы Вас убил.

ТРЕТЬЯ ВСТРЕЧА

Слова профессора заставили меня задуматься. Разбудили во мне спящий рассудок. И мой рассудок засомневался. Мне столь наглядно было показано, сколь далеко может завести человека отсутствие контроля над собой. И я впервые с момента первой встречи с Ксюшей столь ясно поставил перед собой вопрос, который следовало поставить намного раньше: а насколько я сам сейчас себя контролирую? И куда это может меня завести?

Исследовав десятки случаев пагубной страсти к женщине — я не узнавал её в себе самом. Я только теперь понял, насколько всё иначе, когда испытываешь это сам. И только рассудок твердил мне: а может быть, это оно и есть — то, что я вроде бы столь подробно изучил в теории? То, что приводит иногда к катастрофическим последствиям? То, что в ином случае может разрушить жизнь? А может быть, я тоже отдался во власть своих чувств, усыпил собственный разум и пошёл за ними туда, куда они ведут меня? А может быть, я совершу теперь что-то, о чём позже буду жалеть? А может быть, лучше остановиться и подумать?

Мне стало страшно. Что если профессор прав — и я тоже животное, лишь иногда способное осознать свою неправоту, но никогда не способное её исправить? Что если все мои чувства к Ксюше — не более чем тёмная иррациональная сила, полностью управляющая всем моим существом? Что если я ничем не лучше извращенца, трогающего девочку-подростка? Что если разница лишь в том, что ей уже не четырнадцать — лишь в ней, но не во мне? Что если причины и мотивы моих действий — в точности те же, что у него? Что если я снова делаю с ней это, совсем не желая этого, как и он не желал? Что если она снова делает со мной то же самое, что сделала с ним?

Нет, это надо временно прекратить. Это надо взять под контроль разума. Нельзя более допускать, чтобы что-либо происходило со мной прежде, нежели я осознал, что оно происходит. Сейчас я встречусь с ней снова и скажу ей: «Ксюшенька, я люблю тебя, но мы должны остановиться и подождать. Пока промелькнёт эта вспышка. Пока улягутся страсти. Пока сойдёт напряжение. Я должен некоторое время пожить с этим, чтобы просто обдумать это. Чтобы отделить подсознание от сознания, веления разума от велений чувств. Чтобы ко мне вернулся контроль над самим собой и я смог принять взвешенное решение».

И вот, я уже вижу её и иду к ней навстречу. И эта речь уже висит готовая у меня на языке. И я твёрдо знаю, что сейчас скажу ей всё это, и не вижу тому никаких препятствий. Это же так просто: открой рот и скажи ей эти несколько простых слов. Она поймёт и не обидится. Она будет терпеливо ждать — столько, сколько придётся. И это самое правильное, самое рациональное, что можно сделать.

И вот, до неё остаётся каких-то несколько метров. И вновь всё переворачивает вверх дном какая-то жалкая доля секунды. По её глазам, по её губам, по наклону головы — я понимаю вмиг, что она ждёт поцелуя, что она готова к нему и твёрдо знает, что я сейчас поцелую её. И я снова впадаю в транс. И мне уже кажется, что я только с тем и шёл, что я изначально собирался поцеловать её. Что это естественно и ожидаемо и я ни секунды не сомневался в этом. Всё, что я собирался сказать ей — вмиг вылетело из моей памяти, и я был совершенно уверен, что шёл с единственным намерением — сегодня поцеловать её. Что таково было моё решение, такова была моя осознанная воля.

Это был самый долгий и сладостный поцелуй в моей жизни. Который я до сих пор иногда вспоминаю во сне. («Губы как сироп». ) И когда он ещё продолжался — я уже осознал, что всё кончено. Всё уже решено. Всё уже совершилось. Ничего уже не исправить. Ничего уже не вернуть. Нет никакого пути назад. У меня нет больше семьи, нет жены, нет ребёнка. Они были в какой-то другой жизни, у какого-то другого меня. Нет больше Мюнстера, нет профессора, нет диссертации, нет вообще такой науки — «психоанализ». Есть только я и Ксюша. И наш поцелуй, вмиг перечёркивающий всё, что когда-либо с нами происходило, и начинающий с нуля что-то новое и неизведанное.

Мы пошли в лес. Бродили по безлюдным местам. Наверное, там бы и согрешили первый раз, если бы не было так холодно.

— Ты так и не рассказал мне про свою жену.

— Что ты хочешь о ней узнать?

— Какая она?

Я огляделся вокруг, увидел сидящих на дереве воробьёв и сказал первое, что вспомнилось:

— Она очень любит птиц. Постоянно кормит их в лесу. Радуется, как ребёнок, когда они берут с руки. Наш сын, кажется, унаследовал это от неё. Никакая игрушка не привлекает его внимание больше, чем наша синица. Я говорил, что у нас дома живёт синица?

— Нет, расскажи.

— Мы подобрали её в этом самом лесу. Гуляли тут с женой, когда она ещё была беременна. Она собиралась бросить семечек в очередную кормушку. И вдруг заметила, что там сидит синичка, прижавшись к стеночке. Она почему-то не могла летать. Было так же морозно, как сейчас, и несчастная птица умирала от холода. Нам стало жаль её, и мы принесли её домой. Там она отогрелась и пыталась взлететь. Но её почему-то всё время несло куда-то в сторону. Она билась о мебель, о стены, об окна — и падала. Приглядевшись, я понял, что у неё работает только одно крыло. Прикосновение к другому явно причиняло ей боль. Она пыталась пищать, вовсю раскрывая клювик, но раздавался только едва слышный хрип.