Вся проза в одном томе - [68]

— Она была ребёнком. Вы должны были это остановить. На Вас лежала ответственность.

— Представь: тебе шестьдесят. В тебе ещё играет молодая кровь, тебе ещё хочется женщин, ты ещё заглядываешься на молоденьких студенток. Это выше твоих сил, это все делают.

— Но не все соблазняют этих молоденьких студенток.

— Ты всё-таки осуждаешь меня. Но уверен ли ты, что знаешь самого себя? Думаешь, я не был уверен не меньше твоего, что никогда такого не сделаю? Но вот, перед тобой такое юное и свежее тело — кожа бархатная, щёчки как лепестки, губы как сироп — и всё это сидит перед тобой, словно из сна, и как бы говорит: «Бери меня, я твоя, ну что же ты!» И вокруг ни души. Только ты и она в закрытой комнате. Лёгкое случайное касание кончиками пальцев её коленки — и словно электрический разряд проходит по всему телу. И ты вдруг просыпаешься, когда всё уже совершилось, словно от гипноза отходишь. И сам не веришь себе и не осознаёшь до конца — на самом ли деле это было или только привиделось. Уверен ли ты, что смог бы устоять, окажись ты на моём месте?

— По-Вашему получается — всё позволено. Любую мерзость можно оправдать этим «я не владел собой». Значит, нет ни вины, ни ответственности? Значит, мы все — животные? Я только теперь осознал всю мрачность Вашей картины мира. Как Вы живёте с такими взглядами? Как Вы до сих пор не убили себя?

— Ты только теперь посмотрел на это как человек, а не как учёный. Тебе повезло, что ты столь рано это увидел. Я только с ней это понял. Думаешь, я не осознавал, что делаю? Что я педофил, извращенец? Что я творю мерзость, за которую возненавидел бы всякого? Что я убил бы любого, кто сотворил бы такое с моей дочерью? Что я всю жизнь испортил девочке? Думаешь, эта мысль не сверлила мне мозг? И до сих пор не сверлит?

— «Я бездарность, мнящая себя гением».

Профессор снова встал с кресла. Побрёл к своей кровати. Я помог ему лечь. Он тяжело дышал. Я сел рядом. Мы несколько минут помолчали, пока он отдышался. Потом я спросил:

— Ваша жена умерла из-за этого? После визита в Ваш кабинет?

— Когда она пришла в мой кабинет — она ничего не видела. Но она всё уже знала. Пришла, чтобы поглядеть на неё. И её сердце не выдержало.

— А как выдерживает это Ваша совесть?

— Ты совсем не винишь её. Только меня. Но я ведь сказал, что она мыслила на все тридцать. Она всё понимала. И точно так же, как и я, могла и должна была прекратить это. Такой союз обречён. Он не мог счастливо закончиться. Он мог привести только к двум искалеченным душам. И я не какой-нибудь коварный охотник за малолетками. Я тоже жертва. Она меня вымотала.

— Она говорила, что Вы её вымотали.

— А как же иначе? Я — её, а она — меня. Думаешь, я сделал её такой? Когда она только пришла ко мне — в ней уже что-то было надломлено.

— Вы должны были её вылечить, а не искалечить ещё больше.

— Как можно вылечить человека, которому нравится его состояние? Который находит какое-то мазохистское наслаждение в своём страдании и ненасытно жаждет его ещё больше?

— Как же она Вас вымотала?

— А ты снова представь, что тебе шестьдесят и ты почтенный учёный, профессор, заслуженный, увешанный наградами, виднейший психоаналитик в стране — а тобой вертит, как хочет, сопливая девочка-подросток.

— Так кто кем вертел?

— Ты ведь психоаналитик, ты всё понимаешь. Конечно, не она мною вертела, а моё чувство к ней. Но ведь и я не вертел ею, а её чувство. И есть ли разница для самолюбия?

— Она говорила, что Вы обращались с её чувством, словно с игрушкой.

— А теперь представь, что ты четырнадцатилетняя девочка. Немного ущербная. Жалкая и несчастная. Чувствуешь себя каким-то уродцем. Обозлена на весь мир и сама наслаждаешься своим состоянием. Думаешь, это я сделал её параноиком? Это уже росло и развивалось в ней само по себе. Я лишь обязан был это вылечить. И вполне мог это сделать, пока не было поздно. Но вместо этого не удержался и ещё больше поспособствовал развитию в ней этой паранойи, допустил разрастание её до клинических масштабов.

— Значит, она всё это придумала?

— Она ждала от людей худшего. И потому внушила себе, что я обращаюсь с ней, как с игрушкой. Потому что представить не могла, что может быть иначе. Было это или нет — она только это и видела, потому что таков был её взгляд, так надиктовывали ей комплексы. Она изводила меня своей постоянной ревностью, постоянными страхами, что я вот-вот её брошу, постоянной необходимостью доказывать ей, что она неправа, что я отношусь к ней, как ко взрослой, и люблю её, как взрослую. Но она не хотела верить, не могла поверить. Как не мог я не прикасаться к ней. Как не можешь ты не прикасаться к ней.

Он вновь замолчал и закрыл глаза, чтобы отдышаться. Потом сказал, глядя в потолок:

— Мы с ней оба — несчастные жертвы, изувечившие друг друга в силу каких-то роковых обстоятельств, никому из нас не подвластных. Изначально обречённые изувечить друг друга. Говоришь, она всю жизнь пыталась понять? Я тоже всю жизнь пытался понять. Я пытался исследовать это явление как учёный. Но я так и не смог найти объяснение. Может быть, ты найдёшь.

Я встал, оделся и пошёл к выходу. Бросил ему на прощание: