Вся проза в одном томе - [61]

Помните, святой отец: Купцов, быть может, подлец и мошенник, но своему слову верен и к благодетелям своим щедр. А ежели берётся за что-то — делает это как следует. Вот я и исповедался Вам в точности так, как учила меня опытная в этом деле Мариам — поведал Вам обо всех своих грехах, какие вспомнил, и при этом был с Вами предельно искренен. Вам остаётся лишь принять мою исповедь и допустить меня к Святому Причастию. Согласно договору Лещёва с Блуменфельдом, этого будет достаточно для победы последнего. А поскольку успех дела теперь напрямую зависит от Вас — обещаю Вам пожертвование в сто тысяч, как только получу свои полмиллиона, ежели это поможет Вам принять верное решение.

Зная мою ситуацию, Вы, конечно, можете требовать большего — и я Вас вполне пойму. Тем более что нас теперь связывает тайна исповеди. В настоящем письме более чем достаточно компромата на меня. И ежели Вы сохраните мою тайну — я в свою очередь обязуюсь молчать о том, что Вы брали у меня деньги. Поверьте моему предпринимательскому опыту: обоюдный компромат — лучшая гарантия исполнения обоюдных обязательств. И вот моя лучшая гарантия Вам: ежели я посмею Вас обмануть — дозволяю не считать более сей документ исповедью, а значит кому угодно его показывать или пересказывать его содержимое.

Засим откланиваюсь и покорнейше ожидаю Вашего ответа.

Ваш покорный слуга

Серафим Купцов

Примечание издателя

На сей любопытнейший документ я наткнулся, изучая архив преподобного отца Филарета Громова, погибшего в годы Гражданской войны. Об авторе письма известно лишь, что после большевистского переворота он лишился всего своего состояния и бежал за границу, где след его теряется.

Отец Филарет на сие письмо ответил ему нижеследующей запиской:

«Уважаемый господин Купцов!

Я не имею права не принять Вашу исповедь, ежели Вы хотите исповедаться, в какой бы форме она ни была. И не имею права не допустить Вас к Святому Причастию, ежели Вы исповедались и желаете причаститься. Осуждать Вас — не в моей компетенции. Судить о степени искренности Вашей исповеди и степени готовности Вашей к Причастию могут лишь Господь Бог и Ваша совесть. Должен лишь заметить Вам, что отпустить Ваши грехи я никак не смогу письменно, но лишь при непосредственном контакте с Вами.

Я также не имею права брать денег за исповедь и Причастие, хоть и всегда благодарен за любые пожертвования. Однако заключать с Вами сделок и чего-либо требовать с Вас я не намерен, и тайна исповеди связывает меня в любом случае, как бы Вы ни поступили в дальнейшем. Хранить её я обязан Богу, а не Вам, посему буду хранить её независимо даже от того, дозволяете ли Вы сами мне хранить её или не дозволяете.

Ежели Вам вдруг захочется отблагодарить меня за что бы то ни было (хоть я и не представляю, за что) или даже просто сделать доброе дело — лучше помогите Мариам, ибо ей теперь тяжело, хоть эта тяжесть для неё и благодатнее всякой лёгкости».

15 — 22 июня 2014

КСЮША СЛОМАННОЕ КРЫЛО История несостоявшегося адюльтера

психоаналитический рассказ в трёх встречах

ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

Она была Александра, но все почему-то звали её Ксюша. Она училась в нашем институте, на два курса младше меня. Проучилась два года и пропала. Поговаривали, что уехала за границу. Она тогда не слишком интересовала меня. Мы с ней никак не пересекались, разве что в коридоре виделись. Знали друг друга в лицо и по именам, но даже не здоровались, потому что никогда не были друг другу представлены. Училась она неважно, хотя педагоги и сокурсники неплохо отзывались об её умственных способностях. Когда она бросила институт — я забыл о ней и, кажется, ни разу не вспоминал до той роковой встречи.

Маленькая, очень тоненькая, но не в ущерб изяществу. Хрупкая и бескостная, какая-то воздушно-лёгкая, будто сейчас подпрыгнет и улетит. Совсем детские ручки и ножки. Немного бледная. Маленькая голова на грациозной шейке. Чёрные, чуть вьющиеся волосы до плеч. Овал лица — словно из камня выточен. Слегка торчащие маленькие ушки. Остренький носик. Всегда плотно сжатые губки. Улыбается — и не видно зубов. Но больше всего мне запомнились ярко-зелёные огоньки её больших глаз, выдающие многоярусную внутреннюю жизнь.

Лицо её было очень запоминающееся, с первой секунды и навеки западающее в память. Но она будто сама стеснялась своей заметности. Пока другие девушки делали всё, чтобы их заметили — Ксюша всячески старалась оставаться в тени. И именно этим выделялась и привлекала внимание. Она ни с кем, кажется, не дружила. Всё время пряталась в одиночестве, сидела где-нибудь в стороне и думала что-то своё, закрывшись в своём мирке. В эти минуты было в ней что-то аристократическое, словно сошла с портрета какой-нибудь великой княжны. Но стоило кому-нибудь заговорить с ней — как она моментально превращалась в застенчивого ребёнка, в чём-то даже смешного, особенно с её забавным детским голоском.

Думаю, она обладала красотой редкой и феноменальной. Хотя нужно было иметь хороший вкус, чтобы оценить её в полной мере. Нужно было как следует вникнуть, вглядеться, чтобы её понять. И в этом случае подобная красота, словно хорошее вино, оставляла долгое послевкусие, не забывалась и не приедалась годами. Ксюша вообще не имела возраста, что очень пойдёт ей на пользу лет через двадцать. Она тогда уже будила во мне любопытство исследователя. Иногда жалость и желание позаботиться о ней. Но больше всего хотелось изучить и постичь её. В то время я думал совсем о другом и мне нравились совершенно другие девушки — однако я вполне понимал, что такая девушка может свести с ума.