Вся проза в одном томе - [63]
— Даже так? Почему же ты тогда не поступил в аспирантуру нашего института, а поехал в Мюнстер? Сейчас он был бы твоим научным руководителем.
— Он уже не работает там после той истории.
— Какой истории?
— Неужели не слышала?
— Я ведь жила за границей. Не общалась ни с кем из института, пока тебя не встретила.
— Он стал жертвой чудовищной клеветы. Как раз в тот год, когда я заканчивал институт. Он тогда работал с проблемными подростками в Центре психологической помощи. У него было несколько постоянных пациентов, с которыми он еженедельно беседовал. И вот, мама одной четырнадцатилетней пациентки заявила на него в полицию. Якобы он… как бы это сказать поприличнее… прикасался к её дочери не совсем подобающим образом.
— Вот это да! — Как-то загадочно сверкнули Ксюшины зелёные огоньки. — И что же?
— А то, что даже будучи светилом российского психоанализа, профессор и предположить не мог, что толкнуло мамашу на такую мерзкую клевету. Это обвинение свалилось на него, как снег на голову. У него не было никаких конфликтов ни с мамой, ни с девочкой. И я не встречал ни одного человека, который хоть на секунду предположил бы правдивость обвинения. Всякий, кто хоть немного знал профессора — понимал, насколько абсурдно подобное обвинение в его адрес. Было нелепо даже вообразить его себе совращающим девочку моложе его внуков. Ведь ему тогда уже было семьдесят. Но возмутительнее всего то, что столь почтенного человека на столь сомнительных основаниях взяли под стражу и упрятали в следственный изолятор, словно какого-нибудь бандита.
— Кто-нибудь пытался поговорить с девочкой? Или с матерью?
— Девочка не выходила из дома. Её никто и не видел с тех пор. А мать на все вопросы отвечала только: «Встретимся в суде».
— И его судили?
— Нет, до этого не дошло. Я тогда был одним из самых активных его защитников. Писал письма в разные инстанции и собирал на них подписи по всему институту. Даже устроил небольшой митинг у здания суда. Наконец дважды организовал сбор денег. Первый раз — чтобы внести залог, сумма была безумная. Второй раз — нанял для него лучшего адвоката. В конце концов дело прекратили за недостатком улик. Но трудно представить, через какой ад он прошёл.
— И как он теперь? Помню, он всегда выглядел моложе своих лет. Был такой бойкий и активный.
— А за какие-то пару месяцев превратился в немощного старика. Он ведь совсем один. Жена давно умерла, дети за границей. Никто даже не приехал поддержать его, кроме его студентов. Обидно и непонятно, почему его дети так безразличны к нему. Он теперь совсем не выходит из дома. Живёт только ощущением своей нужности и востребованности. Многие институтские ребята постоянно ходят к нему, многим он по-прежнему помогает.
— А почему Мюнстер?
— Это он посоветовал мне. По тамошней традиции кандидатскую можно писать годами. Некоторые пишут и по двадцать лет, за это время успевают стать видными психоаналитиками, написать сотни статей, получить множество наград и званий.
— На русского человека это действует расхолаживающе.
— Это тоже есть. Но моя работа требует времени, сосредоточенности, множества исследований. К тому же, я могу уделить время семье. Ведь пока я пишу диссертацию — я женился и стал отцом.
— Расскажи о своей жене.
— Может быть, теперь ты что-нибудь о себе расскажешь?
— Что ты хочешь обо мне узнать?
— Ты всегда интересовала меня, — сказал я, в тот момент искренне в это веря. — Мне кажется, ты в разладе с собой. Тебя что-то гложет. И я всегда мечтал проникнуть в твою душу и понять, что именно.
— Да. Наверное, я интересный объект для психоанализа. Быть может, на мне одной ты мог бы защитить диссертацию.
И я вновь увидел её белозубую улыбку. И вновь сверкнули зелёные огоньки.
— Мне ты можешь рассказать что угодно. И ничего не бояться. Я пойму тебя.
— Профессиональная тайна? — спросила она кокетливо, но вдруг резко посерьёзнела. — Может быть, я боюсь не за себя, а за тебя.
— При чём тут я?
Ксюша на минуту задумалась, погрузившись в себя. И вдруг как бы выпорхнула из своих раздумий с неожиданным вопросом:
— Как ты думаешь: может ли душевная болезнь быть венерической?
Я немного опешил от такой формулировки. Кажется, она долго вынашивала в себе эту мысль.
— Как это? — только и нашёл я ответить.
— Вот скажи мне как психоаналитик: может ли быть такое, что некий мужчина, с которым я была в отношениях, заразил меня некоей душевной болезнью. Сделал меня её носительницей. И теперь всякий раз, когда я вступаю в отношения с мужчиной — вместо счастья они приносят только страдания и мне, и ему. Есть ли выход из этого circulus vitiosus? Возможно ли излечиться? Или я обречена носить в себе это до конца жизни?
— Что случилось с тобой? — спросил я с неподдельной озабоченностью.
— Я ещё не готова тебе рассказать. Мне кажется, это тебя травмирует. А я так устала причинять людям боль, сама того не желая.
— Как может меня травмировать твой рассказ о себе?
— Я всегда всех травмирую. Это какой-то рок. Стоит только начать.
— Начать — что?
Ксюша снова погрузилась в раздумья. В такие минуты от неё невозможно было оторвать глаз.
— Ты бы хотел снова меня увидеть? — вдруг спросила она.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
Сборник словацкого писателя-реалиста Петера Илемницкого (1901—1949) составили произведения, посвященные рабочему классу и крестьянству Чехословакии («Поле невспаханное» и «Кусок сахару») и Словацкому Национальному восстанию («Хроника»).
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».