Вся проза в одном томе - [64]
— Я был бы рад.
— В следующую встречу, если у тебя ещё будет желание меня выслушать — я всё тебе расскажу.
__________
Когда я пришёл домой — я словно очнулся от гипноза. Лучшего слова и не найти, чтобы описать моё состояние. Я действительно не осознавал, что происходит со мной. Общение с ней затянуло меня в какое-то забытьё. Я потерял счёт времени и ориентацию в пространстве. Не заметил, как пошёл за ней в её сторону. Не заметил, как прогулял и проболтал с ней полдня. Не заметил, как выключил телефон, чтобы никто и ничто не отвлекало. Не заметил, как прошёл с ней больше пяти километров и довёл до самого её дома. И теперь ни за что не смог бы повторить этот путь, ибо не видел мест, которые мы проходили, словно вокруг не было ни улиц, ни домов, ни прохожих — а только мы двое в космической пустоте.
Когда мы встретились — я уже готовился заходить в метро и расстегнул пальто. Так и прогулял с ней расстёгнутый несколько часов, даже не замечая, что мне холодно. И только дома вдруг опомнился. Обнаружил, что у меня закоченели пальцы. Вспомнил, что у меня есть жена, которая ждёт каких-то оправданий моего столь долгого отсутствия, да ещё с выключенным телефоном. Только на пороге своей квартиры я сообразил, что как-то неприлично женатому мужчине так долго гулять с какой-то девушкой, что надо как-нибудь скрыть это от жены, придумать какую-нибудь отговорку.
И я начал придумывать на ходу, болезненно ощущая свою неловкость и неестественность. Сказал, что встретил старого институтского друга и заболтался с ним, а в телефоне села батарейка. Это почти было правдой, если не уточнять пол друга. Мне даже не приходило в голову, что я впервые в жизни обманываю жену, чтобы провести время с другой женщиной. Я ещё не допускал даже мысли об измене. Я лишь дивился собственному, доселе неведомому мне состоянию — когда сознание до такой степени отключается, что ты, словно лунатик, бродишь где-то и говоришь с кем-то, сам того не ведая. Словно ты — заводная игрушка, механизм которой кто-то привёл в действие, и ты слепо выполняешь кем-то заложенную в тебя программу.
Я теперь был искренне и совершенно уверен, что Ксюша всегда интересовала меня, что я все эти годы её вспоминал и никак не мог когда-то проходить мимо неё в коридоре, даже не замечая её. Я не мог сам себе поверить и сам себе объяснить, как же я совсем не обращал на неё внимания. Неужели могло такое быть? Этот гипноз не только управлял мной в настоящем, но изменил даже моё восприятие прошлого, так что я теперь и под присягой не поколебался бы заявить, что всё было не так, как оно было на самом деле. Следующие несколько дней я думал о ней непрерывно. И не мог думать ни о чём и ни о ком, кроме неё.
ВТОРАЯ ВСТРЕЧА
Каких-то дня три назад я бы смело и уверенно сказал о себе, что никогда не изменю жене. И верил бы со всей искренностью, что такого не может быть. Но вот, я снова обманываю её. Говорю, что еду к профессору. Что нам предстоит долгая и серьёзная беседа по поводу моей диссертации, и я прошу не отвлекать нас лишними звонками. А сам, чуть только вышел за порог, буквально полетел к Ксюше. Меня будто несло к ней, и мне не терпелось её скорее увидеть.
Дружеский поцелуй в щёчку. На какие-то полсекунды дольше — и уже как бы не совсем дружеский. Я веду её в кафе и угощаю обедом с бутылочкой хорошего вина. Мы долго болтаем обо всякой ерунде. Я жду её рассказа, но не тороплю её. Мне не столь важно услышать её откровения, сколь важно просто быть рядом с ней. Она напитывала меня чем-то, чему я не мог ещё дать сколько-нибудь внятного определения, что не подпадало ни под какие известные мне психоаналитические термины.
Наконец, как бы невпопад, она спрашивает меня:
— Ты так любишь своего профессора?
Спрашивает с какой-то непонятной жалостью ко мне, будто взглядом добавляя при этом: «Бедняга, как же тебе не повезло!»
— Я говорил: он мне как отец, — отвечаю я.
Ксюша вновь погружается в свои мысли и смотрит куда-то в пустоту поверх меня.
— Как интересно иногда получается, — вдруг говорит она, по-прежнему не отрывая глаз от какой-то точки на стене над моей головой. — Какие совпадения бывают в жизни. Невольно поверишь в Высшие силы. Даже жутковато становится. Жизнь прощает совершённое преступление, а потом карает за другое, точно такое же — но несовершённое.
— О чём ты?
Наконец она снова посмотрела на меня своими пронизывающими зелёными огоньками.
— Мне тогда тоже было четырнадцать, как той девочке.
И тут я всё понял. За какую-то секунду всё перевернулось во мне. Она вытащила какой-то важный кирпичик из стройного здания моего мировоззрения, откуда-то из самого его основания. И это здание мигом посыпалось и рухнуло в пыль. И будто выросло что-то в груди огромное, что мешало дышать.
— О, я даже уверена, что у него ничего не было с той девочкой. Но каково ему было, когда такое обвинение — и через столько лет? Думаю, он из-за этого так быстро постарел. Быть жертвой клеветы — в этом есть даже что-то почётное. Видеть, как все вокруг защищают тебя и поддерживают — мне бы это только придало сил. В этом есть своеобразная честь. А получать вот так от судьбы отсроченное наказание за поступок десятилетней давности — это как голос Бога услышать.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
Сборник словацкого писателя-реалиста Петера Илемницкого (1901—1949) составили произведения, посвященные рабочему классу и крестьянству Чехословакии («Поле невспаханное» и «Кусок сахару») и Словацкому Национальному восстанию («Хроника»).
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».