Вся проза в одном томе - [58]

Я решил не темнить, а прямо спросил её, куда она ходит. Она ответила, что ходит к Вам, ибо у кого-то из её названных братьев и сестёр какие-то проблемы, которые она помогает решить. И Вы, святой отец, (нет смысла теперь отпираться!) при всём Вашем христианском правдолюбии имели грех подтвердить сию ложь!

Однако я не поверил и проследил за ней. Каково же было моё удивление, когда я понял, что она ходит к Щепилову! Но для чего? Если она отвергла его, когда он был в полном здравии и расцвете сил — на что ей теперь безнадёжный калека?

Однажды я сказал Мариам, что меня не будет дома весь вечер. Она, конечно, пошла к нему. А я на этот вечер арендовал квартиру напротив Щепиловской и наблюдал в бинокль за тем, что она там делает. Она кормила его с ложечки, выносила его испражнения, одевала его, мыла, прибиралась в его квартире. (Она всегда была хозяйственной и даже у нас дома предпочитала всё делать сама, хотя были слуги.)

Но зачем? Когда она вернулась домой, я решил прямо задать ей этот вопрос. Я сказал, что знаю, куда она ходит, и как муж имею право знать, для чего. Она в слезах бросилась передо мной на колени.

— Серафимушка, милый! Прости меня! — кричала она, не переставая рыдать. — Я должна была сказать тебе, но не знала, как. Я боялась, что ты будешь ревновать и запретишь мне ходить к нему. Этот человек любит меня. Между нами ничего не было и не могло быть, потому что я замужем. Но он так сильно меня любит, что пытался из-за меня покончить с собой. Я чувствую себя виноватой и обязанной помочь ему. Мне так жаль его, он не может без меня, он умрёт без меня!

— Ты считаешь себя виноватой в том, что он пытался покончить с собой? — переспросил я её, в самом деле не поняв. — Но при чём здесь ты?

— Он ведь из-за меня это сделал, потому что я отказала ему!

— А должна была согласиться?

— Разумеется, нет, но если он настолько сильно полюбил меня — значит, наверное, я дала к тому повод!

(Эта Ваша православная логика начисто отшибла у меня дар речи. «Наверное, я дала повод». Интересно, как? Допустим, и правда возможно такое. Допустим, она каким-нибудь словом или взглядом тонко намекнула ему, что у него может быть шанс. Но она даже и в этом не уверена, а я даже абсолютно уверен, что этого не было. Однако же это «наверное» (всего лишь «наверное»! ) — уже означает для неё обязанность до конца его или её дней выносить за ним испражнения!)

На следующий день я отправился к Щепилову.

— Сударь, — обратился я к нему, — требую немедленно оставить в покое мою жену. Иначе расскажу ей всё про наш договор — и она не только оставит Вас, но и возненавидит. Я могу оплатить Вам переезд за границу и содержание в лучшей европейской клинике — только уговорите её больше не ходить к Вам.

— Вы не расскажете ей ничего, — ответил он, — ибо тогда она и Вас оставит и возненавидит. А заодно разведётся с Вами и отберёт половину имущества.

Он-то знал, что она не станет претендовать на моё имущество, однако надеялся напугать меня этим. Я же не был так уверен, что она не станет претендовать, однако знал, что если и станет — всё же ничего не получит.

— Вам же известно, — парировал я в ответ, — что она никогда не разведётся со мной. Я встану перед ней на колени и буду молить о прощении. Объясню, что с моими деньгами никому нельзя доверять — тем более женщине, которая может их у меня отобрать. Поэтому я должен был проверить и убедиться в её преданности — и она благополучно сдала экзамен. Ей это польстит. Да и к тому же, у неё нет никакого формального повода для развода и тем более шансов получить хотя бы рубль из моих капиталов.

Однако Щепилов не сдавался, и у него нашёлся мощный аргумент против меня:

— Вам также не следует забывать, милостивый государь, что я обладаю некоторой информацией, которую в любой момент могу сообщить господину Блуменфельду.

Этим он и вправду меня напугал. Это было ещё до того, как с Блуменфельдом произошла упомянутая выше метаморфоза. А ещё раньше я ловко обвёл его вокруг пальца — а он так и не узнал об этом. (Подробности ни к чему, ибо не имеют отношения к делу.) Но тогда он переживал кризис, а теперь стал намного могущественнее меня и мог сильно мне навредить. Тем более что человек он был старой формации — ставил принципы выше любого дохода. Так что у Щепилова был весьма действенный компромат на меня, из-за чего мне пришлось поначалу смолчать и смириться с тем, что Мариам продолжала ходить к нему.

Но этот козырь недолго был в бездвижной руке Щепилова. Через месяц Блуменфельд уехал на край света со своей малолетней азиаточкой, и его предприятием стал управлять его старший сын. Он мыслил куда более современно и однажды прямо объявил мне, что ему всё известно о моей афере с его отцом. Однако он смотрит на это философски, ибо сам сделал бы на моём месте то же самое. К тому же, сейчас ему во всех отношениях выгодно работать со мной, и любая месть напрямую повредила бы выгоде. (Типично еврейский подход! Как Вы можете так доверять Христу, зная, что Он был евреем?)

Услышав это, я незамедлительно сообщил Мариам о нашем пари с Лещёвым и даже показал в подтверждение своих слов известный документ. Я и в самом деле не постыдился опуститься перед ней на колени и просить прощения в точно тех выражениях, в каких рисовал уже эту сцену Щепилову. Я искренне желал, чтобы она простила мне это, и даже слегка всплакнул. Я клялся ей, что теперь, когда в её абсолютной преданности мне нет ни малейших сомнений — я никогда больше не позволю себе поступить с нею подобным образом и всегда буду доверять ей, как себе самому, и обращаться с ней, как с принцессой.