Вся проза в одном томе - [54]

Да послужит Вам слабым успокоением то, что тут было не только моё самолюбие и жажда реванша. Мариам мне действительно нравилась, и я в самом деле хотел жениться на ней — не только ради выигрыша, но и ради счастливой семейной жизни. Хотя не скрою, для меня было куда важнее, чтобы наша семейная жизнь была счастливой для меня, нежели для неё.

Справедливости ради и на радость Вам должен признаться, что у меня бывали моменты отчаяния, когда Мариам говорила мне «нет» в столь решительной форме, что, казалось, у меня не более шансов обладать ею, чем у её котёнка. Однако я нашёл подходящий ключик к её непокорному сердечку — я применил весь свой актёрский талант, если таковым вообще обладал, дабы убедить её в том, насколько обманчива моя внешность и какой добропорядочный христианин скрывается под маской светского щёголя. И чем дальше, тем больше её собственное недоверие ко мне рассеивалось и подменялось одним лишь плодом Вашего на неё воздействия.

Разумеется, святой отец (и едва ли Вас это удивит) — я прекрасно понимал, что Вы всячески пытались настроить её против меня, хотя никто и никогда не говорил мне этого прямо. И ещё одно слабое для Вас утешение — порой Вы были на волосок от успеха. Вас очень даже можно понять, ибо Вы подольше неё прожили на свете и куда лучше разбирались в людях, а она доверяла Вам абсолютно как своему самому близкому на тот момент человеку.

Однако же могу с уверенностью утверждать, что навязанная Вами неприязнь ко мне никак не могла заменить в ней искренней ко мне неприязни, и стоило исчезнуть последней — как очень скоро случилось то, что случилось. (Смею предположить, Вы и не подозревали в ней подобной самостоятельности?)

Словом, что-то нашлось-таки во мне, что растопило её невинное сердечко настолько, что даже Ваше сопротивление было безнадёжно сломлено. Как мы узнаем ниже, Тимофей это «что-то» трактовал совсем иначе, нежели я. Но факт остаётся фактом. Я готовился бегать за ней два года, каких бы средств, трудов и унижений мне то ни стоило — но всего лишь полгода спустя неприступная Мариам покорилась, и Вы обвенчали нас.

ТРЕТЬЕ ПАРИ

Вас это, может быть, удивит, ибо Вы предрекали ей слёзы чуть не с первого дня нашей совместной жизни — но даже первые четыре месяца нам было исключительно хорошо вместе, ибо я искренне любил Мариам, насколько вообще способен любить, и был искренне с нею счастлив. Я вкусил наконец все прелести брака, которые предвкушал по рассказам Лещёва, и поначалу они превзошли мои самые сладостные ожидания.

Пусть молодые повесы, зарёкшиеся когда-либо жениться, знают, что жизнь с женщиной в браке и впрямь отличается от свиданий с нею. Но ещё больше отличаются отношения с женщиной, которая чего-то хочет от тебя получить, от отношений с женщиной, которая отдаётся тебе вся и на всю жизнь. В последнем есть свои безусловные плюсы, и в эти наиболее светлые в моей жизни четыре месяца я наконец исследовал на практике эти плюсы, о которых Тимофей рассказывал мне в теории, и наслаждался Мариам во всех смыслах и со всей силой своего сладострастия.

Что же случилось потом? (Раз уж я исповедаюсь Вам, святой отец, буду предельно откровенен и предварю нижеследующий отчёт о бедствиях, постигших Вашу прелестную воспитанницу, одним важным замечанием: даже после всего, что случилось, мне решительно не в чем упрекнуть Мариам, и я не имею к ней ни единой претензии. Было непонимание, недоумение, порой даже возмущение очевидной для меня глупостью её убеждений и поступков — но я ни секунды не держал на неё зла, не испытывал к ней ненависти или даже неприязни. Мне даже скорее жаль её, ибо она — несчастная жертва. И отнюдь не моя. И Вы слишком узко мыслите, мой дорогой исповедник, ежели впрямь считаете, что Мариам погубил я, ибо погубили её собственные её взгляды на жизнь.)

Впрочем, вновь я впадаю в отвлечённые рассуждения вместо того, чтобы доказывать их правоту фактами. Итак, спустя четыре месяца я начал всё больше и больше с каждым днём ощущать, как наскучила мне моя семейная жизнь. И дело было вовсе не в Мариам — не стыжусь открыто признавать это. Дело было только во мне — я был не готов, не созрел ещё для брака. А может, и вовсе для него не создан. И какая бы девушка ни оказалась на месте Мариам — уверен, что результат был бы тем же.

В ней самой ничего не изменилось. Она даже стала ещё нежнее — быть может, подсознательно начиная чувствовать, что теряет меня. Я бы не сказал, что мне стало плохо с ней, что меня что-то в ней начало раздражать. Здесь лучше всего подойдёт лишь одно слово: скучно. Только на опыте, вдоволь насытившись тем и другим, я смог понять, что мне дороже и приятнее: искренняя и чистая любовь одной (пусть даже самой прекрасной) девушки — или калейдоскоп женских образов, проносящихся мимо меня так скоро, что я не помнил их лиц и имён. Нет, я слишком ещё был молод и жаждал свободы, перемен, водоворота впечатлений.

Одно время я даже увлёкся известными напитками. Я никогда не был особенно склонен к ним, однако выпить любил, хотя совсем не умел этого делать, быстро пьянел и в этом состоянии, как правило, отвратительно вёл себя с дамами, из-за чего не раз нарывался на неприятности. Я пил вовсе не от отчаяния. Не помню, чтобы я когда-нибудь пил от отчаяния, ибо вовсе его никогда не испытывал. Я пил всё от того же самого, чему не найду более подходящего синонима — от скуки.