Вся проза в одном томе - [173]

Разве мама не рассказала мне, как исчез отец? Разве из этого не следовало с очевидностью, что было истинной причиной диагноза? Разве я не думал и не мечтал о таком отце задолго до того, как увидел фильм? Неужели всё дело лишь в деталях, на которые открыл мне глаза телевизор? Неужели со всем моим хвалёным интеллектом так трудно было сложить вместе «а» и «б»? Неужели исходящий от отца запах, его кривые зубы и торчащие кости, странность его речей — оказались сильнее здравого смысла и замутили мне рассудок?

И неужели столь ненавистные мне большевики так легко достигли своей цели? Ведь моё презрение к отцу, моё недоверие к каждому его слову, моё отвращение к его облику — и было их целью. Как же легко они обвели меня, такого умного, вокруг пальца, взяли меня голыми руками с помощью столь простейшего, как мне казалось теперь, психологического приёма!

Наверное, юность дана нам, чтобы мы сразу знали своё место. Человек не умеет учиться на чужих ошибках. Юность учит нас учиться хотя бы на своих. В юности всякий человек совершает постыднейшие глупости, будучи совершенно убеждён в своей правоте — дабы раз и навсегда усвоить: как бы ни был ты убеждён в своей правоте, какой бы очевидной ни казалась она тебе — ты можешь ошибаться. И если бы все люди этот урок усваивали — наверное, не было бы на Земле войн и революций.

Вот я рассказываю вам всё это — и не могу не только оправдать, но даже сколько-нибудь внятно объяснить своё тогдашнее поведение. Мне просто не верится, что это был я. Как мог я, всегда кичившийся стройностью и последовательностью своих убеждений — впадать в такие противоречия с самим собой? Отец был со мной всего месяц. Но мне показалось вдруг, будто целая жизнь отделяет меня нынешнего от того меня, который был до встречи с ним. Я моментально повзрослел, и мне казалось, будто отец был с нами не меньше года. Столько всего я передумал и перечувствовал за эти считанные дни, что не способен был сразу осознать и вместить в себя.

Досмотрев фильм до конца, я пошёл на кухню к матери. Помню, я долго пытался объяснить ей, почему так возбуждён. Она не понимала меня, словно я говорил на иностранном языке. Я пересказывал ей содержание фильма — а она то ли не верила мне, то ли не хотела верить. Я ожидал, что она рухнет на колени перед своей иконой и будет молить Бога о прощении за то, что отреклась от отца. Думал, она прозреет вместе со мной и возненавидит эту порочную власть. Но вместо этого она сказала:

— Сынок, успокойся. Я давно слышала об этих «методах». Я сразу поняла, что отец был в подобном месте. Я не очень верю, что всё было так ужасно, как сейчас говорят. Теперь принято стало ругать те времена. Я думаю, всё, как обычно, преувеличивают. В любом случае — его ведь отправили туда за дело. Он ведь и правда говорил ужасные вещи о своей стране. Разве можно так говорить о стране, которая родила тебя и вырастила, дала тебе образование, заботилась о тебе? Разве может один человек ставить свои интересы выше интересов Родины? Разве можно хотя бы на словах подрывать основы государства, в котором живёшь? Ради общего счастья всегда кому-то приходилось жертвовать собой.

Разве я не права была, когда отреклась от него? Что сделал бы ты на моём месте? Где бы мы были с тобой сейчас, если бы я повела себя иначе? Думаешь, ты поступил бы в МГУ с такой родословной? Чем бы я кормила тебя, лишившись работы? Он это заслужил, сам на это нарвался, и ему было уже не помочь — а у тебя вся жизнь была впереди. Я сделала это только ради тебя. Чтобы тебя не постигла его участь. Чтобы ты никогда не отправился вслед за ним в подобное место. Чтобы ты был всем доволен, сыт, одет, обучен — и не посмел ругать власть, которая всё это дала тебе.

Ты хочешь знать, почему его положили в психушку? Хочешь знать, как они узнали о нём? Я скажу тебе правду. Я была невольной виновницей этого. Я общалась с одним сослуживцем, просто делилась с ним по-дружески наболевшим — а он оказался осведомителем. Я правда не знала. Так получилось. Но я не жалею об этом. Рано или поздно всё равно бы узнали о его встречах с друзьями. Рано или поздно его всё равно наказали бы. Лучше раньше, чем позже. Я думала, он никогда оттуда не выйдет. Думала, он навсегда исчезнет из нашей жизни. Он ведь даже не знал, что я беременна. Для чего ему было возвращаться сюда?

От него одни беды. Ты — единственное прекрасное, что появилось благодаря нему. И я ни о чём не жалею. Потому что всё, что я сделала — я сделала только ради тебя. И пусть это послужит тебе уроком. Пусть и жестоким. Но тебе давно уже пора понять, к чему приводит ненависть к собственной стране. Пусть его печальный пример научит тебя. Ты же умный парень. Подумай сам: кому какая польза от его диссидентства? От его запрещённых книг, от его встреч с друзьями, от его разговоров — хоть кому-нибудь стало лучше? Нет, от всего этого — только несчастья. И прежде всего для нас с тобой. Подобные слова, подобные мысли — всегда приносят одни лишь страдания.

Я слушал всё это — и впервые ощущал не просто неуважение, а настоящую ненависть к собственной матери. Я понял, что вместе с отцом потерял мать — и остался сиротой. Понял, что никогда не прощу ей того, что она отреклась от отца. И даже того, что она просто чтила погубивший его режим. Я даже не знал, что сказать ей. Она вдруг стала для меня совершенно чужим человеком, с которым бесполезно о чём-либо говорить, которому бесполезно пытаться объяснить что-либо, ибо она мыслит какими-то иными категориями и не способна понять даже родного сына.