Вся проза в одном томе - [14]

Ситуация усугубилась через неделю, когда знаменитые лесные пожары 2010-го погубили добрую половину посёлка. Гвиниашвили повезло, их дом не был задет огнём. Но старожилы собрали совет, на котором постановлено было, что беда эта общая и без крова остались семьи при пяти и даже при семи детях, но куда более бедные. Посему Нино Гвиниашвили обязана была по-братски делиться плодами своего огорода. Это было справедливо, если не учитывать, что лишь при наличии кормильца семья Нино казалась на фоне других зажиточной. Кормилец пропал, а его огород теперь должен был кормить половину деревни.

Кое-как, считая каждую копеечку из отложенного на чёрный день, прожила семья до зимы. Нино не могла работать, ибо решительно некому было сидеть с детьми. Пасико гораздо раньше Мамуки почуяла неладное. Она была поглупее брата (хотя и старше), но зато с остро развитой интуицией. Пока мальчик искренне верил в «письма от папы», которые мама продолжала исправно сочинять — девочка уже поняла, что никакого Деда Мороза нет и впереди их ждут тяжёлые времена.

Отопление в доме Гвиниашвили поддерживалось своими силами. Половина дров, хранящихся в амбаре, сгорели тем роковым летом. По расчётам Нино оставшейся половины должно было хватить на зиму. Но к февралю 2011-го дрова закончились, а денег на их покупку не было. Вся деревня изнывала от холода. Чтобы согреть себя и детей, Нино сожгла добрую половину мебели. Один за другим в печку отправлялись стулья, полки и тумбочки. Шкафчик, где Пасико хранила карандаши и бумагу, пошёл в расход вместе с содержимым. Наконец и сам амбар, где некогда хранились дрова, был разрублен в мелкие щепки, чтобы в последний раз послужить теплу своих хозяев.

В начале марта ударили неожиданно жестокие последние заморозки. Нино вооружилась топором и пошла в лес. Она не умела рубить дрова и никогда этого не делала. Да и все взрослые мужчины в посёлке, как и Нодар, поехали работать в столицу. Хрупкая женщина сама умудрилась срубить берёзу и на санках привезти её по дюжине брёвнышек домой. Однако вскоре мать — а вслед за ней и все трое детей — не на шутку простудились.

Денег на лекарства не было, и лечение всей семьи продолжалось без малого три недели. Но когда мама и двое старших были здоровы, самая младшая никак не хотела идти на поправку. Местный врач констатировал, что у трёхлетней малышки простуда перешла в воспаление лёгких. Ещё неделю мать тщетно боролась за здоровье девочки. Но к концу марта маленькая Нелли скончалась.

Пасико и Мамука ещё не успели её полюбить, не успели распознать в ней новое человеческое существо. Она была для них словно маленький зверёк, который вечно пытается влезть в их устоявшиеся игры, ничего в них ещё не смысля. Гораздо больше, нежели скорбь по умершей сестре, Пасико ощущала скорбь своей матери. Смерть младшей дочери окончательно выбила Нино из колеи. Это был последний и самый жестокий удар судьбы, после которого она никак не могла оправиться.

Пасико на всю жизнь запомнила самопальный гробик размером с чемодан, который погружался под землю на местном кладбище. Это страшное место для неё словно жило отдельной жизнью и никак не могло быть связано с ней или её родными. И теперь, когда девочка поняла, что там может в любой момент оказаться мама, папа, Мамука или даже она сама — ребёнок мгновенно повзрослел и иначе взглянул на жизнь. Пасико выучила грузинскую молитву, которую читала, пока гробик погружался под землю: «Господи! Упокой душу рабы Твоей Нелли и помяни её во Царствии Твоём! Ты даровал нам чадо сие, и Ты же взял его у нас. Да будет Имя Твоё благословенно! Аминь!»

Вернувшись с похорон, Пасико обнаружила в своей сандальке крошечного котёнка. Он как будто бы случайно отбился от мамы, ибо был ещё слишком мал, чтобы передвигаться самостоятельно. У него только-только прорезались глазки. Животное еле ползало и могло легко уместиться в стакан. Как этот серенький пушистый комочек попал в Пасину сандальку — навсегда останется загадкой. Да это и не было для неё важно. Котёнок стал словно подарком судьбы, который смог успокоить и принести радость девочке в такой тяжёлый для её семьи момент. Одарённая, как все дети, Пася сходу сочинила стишок: «Я нашла тебя в сандальке — и назову тебя Циндалькой!»2

А тем временем Нино лежала в бреду. Казалось, она и сама хочет вслед за Нелли умереть от воспаления лёгких. Престарелая соседка баба Нана по мере сил заботилась об её оставшихся детях. Пасико раньше боялась эту ведьмоподобную старуху, но наступило время переосмысления всего, что раньше казалось таким ясным и очевидным. Врач уверенно заявил, что у Нино просто нервный срыв, и вскоре она придёт в себя. Несчастная женщина лежала в горячем поту, смотрела в потолок красными пустыми глазами и лепетала бессмыслицу, из которой мало что можно было разобрать. Но однажды она довольно внятно (впрочем, продолжая смотреть в потолок) произнесла в адрес сидящей рядом бабки:

— Нана, езжай в Москву!

— Чего? — удивилась старуха.

— Езжай в Москву, найди Нодара и скажи, чтоб ехал домой!

— Да ты совсем ополоумела! — возмутилась бабка и ушла, махнув рукой.