Встретимся в Эмпиреях - [11]
— У тебя уже есть по крайней мере четыре таких человека: твоя мама и мы, — сказал я и тут же подумал, что хуже бы точно не стало, если бы и промолчал.
— Мама и вы — самое хорошее, что есть у меня сейчас в жизни. Но это все-таки другое, Гоголь. Ты же понимаешь.
— Понимаю, Вик, — поспешил согласиться я.
Не буду в подробностях пересказывать, как мы по очереди поклялись помогать друг другу в осуществлении мечты каждого, как по предложению Демона (с его известной тягой к выразительности всего, к чему он становился причастен) провозгласили с этого момента себя Воинами, пошедшими по пути своей новой жизненной цели; отметили неувязку с якобы обязательным смертельным финалом, которому кроме как в сценарии все того же Демона нигде больше места не находилось, и решили, что все само вскоре встанет на свои места. Время, без сомнения, даст ответы на все наши вопросы. А если и не на все, то на многие из них уж точно.
Даже и не вспомню, как получилось, но возвращались в тот вечер из парка мы с Демоном вдвоем. Наверное, Слива проявил редкую для себя расторопность и повел провожать Викторию домой «огородами». Ну, не суть важно.
Идем. Демон завел разговор первым.
— Неужели все это без балды — все, о чем мы сегодня договорились? А, Гоголь?
У Демона такой вид, будто он спит на ходу, и в связи с этим вопрос его выглядел достаточно условным.
— Демон… — я с притворным укором пихнул его локтем в бок.
— Да, все это без балды, — подтвердил он сам себе. — Знаешь только, что меня смущает?
— Что?
— Мы с тобой, как люди наиболее прагматичные в нашей компании, высказали конкретные мечты. Моя — совершить налет, побунтарствовать; твоя — книгу написать. Верно? А Слива с Викторией так и захлебнулись в омуте своих сентиментальных порывов. Я хочу сказать: чем мы-то сможем им помочь? Да и они сами хотя бы приблизительно представляют, с чего им начать и что делать? Друзья наши говорили больше всех, а не сказали ровным счетом ничего — вот что получилось. Словоблудство одно. И сопли. Тебе так не кажется?
— Не хочешь же ты предложить им поменять свои мечты на более рациональные? Мы — разные. В этом все дело.
Демон рассмеялся.
— Не буду трогать Викторию. Но Слива! Он ничуть не другой. Я был таким же. Все, что ему надо — это старый добрый «трах-трах», и он — новый человек. А пока Слива — просто ходячий комплекс, в котором бушует не имеющая выплеска сексуальная энергия. Но когда он пытается объяснить то, что с ним происходит — это подвергается такой грубой фильтрации с его стороны и приобретает такую извращенную форму (извращенную, в моем понимании — излишне романтизированную), что меня просто тошнит.
Демон высказывался по поводу Сливы без злобы, даже с улыбкой, но все же предельно жестко. Я пока помалкивал.
— Он оказался просто неспособен называть вещи своими именами: чего там, ребята, хочу, мол, запасть на девчонку и чтоб она на меня запала, — продолжал Демон. — А у него все: не «девчонка», а «любимый человек»; «посвятить всего себя». Тьфу! С кексом нашим необходимо хорошенько поработать, Гоголь. Это точно. И у меня уже начинают вырисовываться кое-какие ходы.
— Хватит, Демон! — не сдержался я. — Ты берешь на себя слишком много. Ты же понимаешь, что Слива просто искусно маскировался, тщательно взвешивая каждое свое слово, и у его вожделения есть очень конкретные очертания. Против такого паровоза не попрешь.
— Ты про Викторию-то?.. — Демон задумался и, как мне показалось, даже немного помрачнел.
— Да, про нее. И вообще, надо поиметь к Сливе хоть немного должного уважения. Он, прежде всего, был честен с нами и с самим собой. Рассказал о том, чего действительно хочет. А то, что он все так запутал, зашифровал — несомненно, имело свои причины. Представь: он сказал бы все в лоб — да это вызвало бы эффект разорвавшейся бомбы! Разве Виктория, услышав, что является объектом чужой мечты, смогла бы беспристрастно рассказать о своей? Да все, к чему мы сегодня пришли, моментально рухнуло бы!
— В этом ты прав, к сожалению.
— Он все сделал правильно. Но теперь, конечно, ему расхлебывать и расхлебывать.
— Что же, по-твоему, наша помощь — невмешательство?
Я ничего не ответил, только плечами пожал.
Мы подошли к дому Демона и остановились. Уже совсем стемнело. Некоторое время мы так и стояли, провожая взглядом клюющих носами прохожих и огни бесшумно проезжающих по улице автомобилей.
Демон смачно сплюнул и повернулся ко мне.
— А я вот что думаю: мужчина, обделенный женским вниманием, будет боготворить и питать планы на любую встречную и поперечную, соизволившую переброситься с ним парой слов. Сливе просто не из чего было выбирать — а тут на протяжении нескольких половозрелых лет перед глазами сразу такая «роскошь»! Мы все-таки должны им заняться. Предпримем попытку, как считаешь?
— Предпримем, — апатично ответил я, чтоб Демон только отвязался.
На меня вдруг навалилась какая-то опустошающая усталость, разбитость даже, копившаяся, вероятно, с самого утра. День напролет не позволял себе с ней считаться, а теперь в один момент стало все равно. Я собрался уходить.
— Интересно только: что это за большая мечта такая, о которой Виктория не решилась и сказать? — ни с того ни с сего спросил Демон в ответ на протянутую мной для прощания руку.
Мистический роман-гротеск предлагает поразмышлять о Заурядности и Избранности ― состояниях, в равной мере губительных для человека… Как легко разочароваться в жизни, затаить обиду на всех и вся, пойти скитаться по свету. Главный герой романа Занудин, тяжело переживающий смерть младшей сестры, именно так и поступил. Но он и предположить не мог, что, заблудившись однажды в лесу, найдет приют в придорожном заведении «Ковчег», где с момента его появления начнут твориться очень странные вещи. Стычки с эксцентричными постояльцами, галлюцинации, перевоплощения, полтергейст и прочая чертовщина, вплоть до расхаживающих по дому великих и знаменитых «покойников» — все это оказывается цветочками по сравнению с открывающейся тайной его собственной жизни.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.