Встретимся в Эмпиреях - [13]
Демон замолчал, и никто долгое время не мог проронить ни слова. Просто сидели и пришибленно глядели перед собой — не знали еще в ту пору подобных актов откровенности, вот и смешались, оробели. Сбивало с толку то, что Демон первым мог превратить задумку в фарс, посмеяться. Никто бы не удивился, зная Демона, ни о чем не пожалел, и этим бы все закончилось. Но Демон не прибегнул к излюбленному средству, а значит, не оставлял выбора и нам.
— Давай-ка теперь ты, Гоголь, — останавливается один раз взгляд Демона на мне, — история за историю.
— Да, сейчас. Только не обвиняйте в нечестности. Что на ум пришло первое, то и рассказываю, — брякаю от волнения.
— Ладно, ладно, — успокаивают начавшие потихоньку оживляться ребята.
— Было это давно. История, вообще, полумистическая, и загадки в ней для меня больше, чем, собственно, стыда, который я испытал.
— Мы слушаем.
— Когда я был маленьким, я не любил улицу — она меня… пугала. Очень много времени я проводил на балконе. И так иногда заигрывался, что воспринимал его частью своего маленького закрытого мира. Где ничего, знаете, из ряда вон выходящего не случается. Где все в воле моих незаметных постороннему глазу безобидных причуд. Как сейчас помню, перезанимавшись всем чем можно — рисованием, солдатиками, конструктором — я стоял у перил и ел большой сочный персик. Вскоре в руке осталась одна косточка, а косточка была внушительная, в пол-ладони. Как раз в этот момент под окнами проходила старушка, мрачного вида такая, вся в черном. И что же я делаю, дурная голова? Ну да, запускаю косточкой в старушку! До сих пор не пойму себя, зачем я так поступил. Я попал ей в шею, а может быть даже в затылок. Она вскрикнула так странно, что звук, из нее вырвавшийся, походил больше на протяжный вздох. Пулей меня вынесло с балкона, за секунду я оделся и, тенью прошмыгнув мимо родителей, выскочил на улицу, которой так боялся. Дело в том, что первая мысль, которая пришла тогда мне в голову: старушка могла заметить, откуда кидали, и поднимется сейчас в нашу квартиру, дабы учинить скандал, после чего мне неминуемо влетит. Я осторожно обошел дом и выглянул из-за угла: старушки под окнами уже не было. Облегченно вздохнул, для солидности немного послонялся по безлюдному двору. Когда я вернулся домой, из кухни доносился оживленный разговор, и я, по пути разуваясь, зашел на голоса. Меня чуть кондратий не хватил! За столом сидела та самая старушка… Все обернулись на меня, но я видел только взгляд ее выцветших глаз — клянусь, это была она. Теперь я уже имел незавидную возможность разглядеть ее хорошенько. Небольшого росточка, сгорбленная, крючковатый нос, до белизны седые космы, сморщенное, похожее на печеное яблоко, неживое лицо — именно так я и представлял себе ведьму в том возрасте. Пропал, понял я. Все внутри содрогалось. Но вопреки моим наихудшим ожиданиям, дело вовсе не походило на безнадежное. «Вернулся, сынок? — с улыбкой встретила меня мать. — В кои-то веки хоть надумал прогуляться». Она взяла с блюда персик, такой же большой и сочный как предыдущий, и подала мне. Опустив глаза, забрал, спрятал за спиной. «Ну что же, пойду я, — пролепетала в это же время старушка и поднялась со стула, — спасибо вам, счастливенько, мои дорогие». «Заходите еще», — убегая вперед в прихожую отворить перед ней дверь, заискивающе ответил отец. Переведя дух, я уже собирался исчезнуть в своей комнате, но не тут-то было. Каким-то чудным образом старушка оказалась подле меня, поймала мою ладонь в свою сухую ручонку. «Еще много времени ты не будешь думать ни о чем». Сказала это и отпустила. «Кто она, мам?» — спросил я, когда старушка ушла. На глаза навернулись беспричинные слезы, сдержать которые не было сил. Мать по-доброму рассмеялась и, вытерев мое лицо платком, ничего почему-то не ответила. В нашем доме таинственная гостья больше никогда не появлялась. Я спрашивал у отца. Ему как память с порошком выстирали…
— Мутная какая-то история, — подумав, подал голос Демон.
— Ага, — согласился с ним Слива.
Виктория промолчала.
— По сей день так и не пойму: что это была за старушка и что означали ее странные слова. Как это, в самом деле: не думать ни о чем?.. Я все время о чем-нибудь думаю и всегда думал!.. Не знаю.
Мне казалось, я рассказал самое сокровенное, что имел за душой. По крайней мере — одно из такого. Но на ребят история впечатления не произвела, и меня это ощутимо задело. Я же не виноват, что не ломал никому ключиц, я лишь кинул персиковой косточкой в старушку… и то было моим большим детским злом.
Следующим рассказывал Слива. Он в отличие от меня, представьте, имел успех. Вкратце… Сосед, который давно уже съехал, озлобленный на весь мир холерик-пьяница, как-то раз за глаза обозвал Сливину мать «подстилкой» и «слабой на передок». Слива слышал. Слива не знал точного значения слова «подстилка» и что у человека считается «передком», но догадывался: все это обидно и нехорошо. Он поджег соседу дверь и был потом очень строго наказан. Мать так и звука из него не смогла вытянуть: зачем он нахулиганил. Ему было стыдно, но вкупе с испытанным стыдом он ни капли не сожалел о содеянном. Сосед Сливе не нравился никогда.
Мистический роман-гротеск предлагает поразмышлять о Заурядности и Избранности ― состояниях, в равной мере губительных для человека… Как легко разочароваться в жизни, затаить обиду на всех и вся, пойти скитаться по свету. Главный герой романа Занудин, тяжело переживающий смерть младшей сестры, именно так и поступил. Но он и предположить не мог, что, заблудившись однажды в лесу, найдет приют в придорожном заведении «Ковчег», где с момента его появления начнут твориться очень странные вещи. Стычки с эксцентричными постояльцами, галлюцинации, перевоплощения, полтергейст и прочая чертовщина, вплоть до расхаживающих по дому великих и знаменитых «покойников» — все это оказывается цветочками по сравнению с открывающейся тайной его собственной жизни.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.