Всемирная спиртолитическая - [9]

Еще не развеялся пороховой дым и не успела осесть поднятая взрывами кирпичная пыль, а зеленые ворвались уже в церковь через разбитые двери, на ходу ловко орудуя штыками и прикладами, и через пару минут вывели уцелевших в схватке спиртотрядовцев, построив их перед поджидавшим на улице батькой. Смертельно пьяные, избитые и израненные, полураздетые, без сапог и ремней, они еле держались на ногах и производили жалкое впечатление.

— Я же вам говорил, упрашивал вас, сдавайтесь, хуже будет! — криво усмехаясь, принялся с притворной серьезностью увещевать атаман мрачно глядевших на него исподлобья пленников. — Не послушались! В героев поиграть захотелось! Вот и наигрались! Хватит! Пора и честь знать! Тут, мужики, такое дело. Мы вообще-то других искали. Ошибочка вышла, не за тех вас приняли. Извиняйте! Хотя спиртик ваш и пушечки тоже кстати пришлись. Они нам еще пригодятся на будущее. А с вами-то, с дураками, что делать прикажете? За упрямство так надо бы вас наказать примерно, чтоб другим неповадно было. Но за храбрость вашу вас прощаю. Никто про батьку Чопика не скажет, что он трус. Сам герой и храбрец и в других геройство уважаю! Короче, ребята вы неплохие, мне такие нужны. У кого есть желание — милости прошу! Ну а остальные — катитесь, к чертовой матери, куда хотите — отпускаю на все четыре стороны — мне в вашей смерти корысти нет! Чего скажете?

Спиртармейцы ответили ему дружным молчанием.

— Да че с ними цацкаться?! — вспылил стоявший рядом с атаманом Санек. — К стенке, гадов, и вся недолга! А то еще в колодец вниз головой — тоже ништяк!

— Чопа, в натуре, дай я их приласкаю! — подошел откуда-то сзади шофер бензовоза Юрка Зайцев. — Тут делов-то на пять минут. Зато резонанс!

Батька окинул говорившего холодным взглядом: высокий, широкоплечий, с заросшим черной вьющейся бородой спокойным, словно неживым, лицом, с большими мозолистыми руками бывшего грузчика с оптового склада одного из столичных пригородов, он был похож на сказочного Соловья-разбойника или на спившегося былинного чудо-богатыря. Сходство это особенно усиливали расстегнутая до пупа красная сатиновая рубаха и блестевший в руке остро наточенный топор.

— Ну как, — переспросил Ермаков, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. — Чего решили?

— Да пошел ты! — он повернул голову в ту сторону, откуда резануло по уху грубым, обидным словом. На него в упор глядел молодой безусый парнишка в грязных кальсонах и рваной гимнастерке. Глаза его горели ненавистью. В уголках разбитых в кровь губ блуждала мрачная, презрительная ухмылка.

— Ах ты, гад! — заорал Санек и, подскочив к пленному, наотмашь ударил его по лицу рукояткой пистолета. — Ты кому, падла, сказал? А? Ты на кого, урод, хвост поднял?! И, повернувшись к батьке, спросил:

— Чопа, дай мне его, я ему пасть порву!

— Пошли вон! — зло бросил Чопик, махнув рукой. — Надоели.

Никто из пленных не сдвинулся с места; по-своему истолковавшие слова атамана Юрок с Саньком подступили вплотную к безоружным врагам, ничуть не скрывая своих намерений.

— Я сказал, пошли вон! — медленно повторил Чопик, повышая голос.

— Чтоб через десять минут духу вашего здесь не было.

Люди в шеренге осторожно зашевелились. С опаской поглядывая на сплотившихся вокруг бандитов, побрели прочь, спеша выйти из села на большую проселочную дорогу. Следом за ними, по-воровски оглядываясь на оставшегося возле церкви батьку, осторожно крадучись, засеменили пьяные повстанцы, предводительствуемые подозрительно спокойным и сосредоточенным Юркой Зайцевым.

— Чопа, пошли! Я тут хату уже присмотрел, — позвал атамана Санек, осторожно тронув его за плечо. — Домина — во! Поп живет. А у попа дочки!..

— Пошли, — согласился командир и не спеша, вразвалку, пошел в указанном заботливым порученцем направлении.

Нарядная попадья, выйдя на высокое крыльцо поповского дома, с натянутой улыбкой на круглом румяном лице уже поджидала дорогих гостей, готовая первой поприветствовать «господина атамана Ермакова — доблестного избавителя от пьяной краснопузой нечести».

Избавитель поправил подтяжки, кобуру с маузером, принял сурьезный вид. Нужно было соответствовать…

На рассвете отдохнувшая от ратных трудов мотобанда походным маршем покидала гостеприимное село. Справа от дороги, сразу за околицей, на краю старого кладбища бросились в глаза следы свежего побоища. Полтора десятка изрубленных, посеченных автоматными очередями, разутых и раздетых тел. Изуродованные лица, неестественно подогнутые руки и ноги… Промелькнуло знакомое безусое мальчишеское лицо с застывшей на запекшихся губах не то улыбкой, не то гримасой. И в обрамленных длинными густыми ресницами насмешливых неживых уже глазах безбрежная синева раскинувшегося над цветущей землей от края до края высокого безоблачного неба…

— Дебилы! — коротко резюмировал Чопик, оглядываясь на едущих сзади беззаботно улыбавшихся, горланивших пьяные похабные песни повстанцев, и, зло сплюнув по ветру, крепче вцепился в руль обеими руками, набирая предельную скорость.

***

На грязном, залитом липкой, вонючей брагой, заваленном немытой посудой и остатками вчерашнего обеда столе сытые, раскормленные мухи. На окне старенькие, выцветшие, прозрачные от ветхости, прожженные во многих местах ситцевые занавески с петухами. За окном, на дворе, возятся на пожелтевшей осенней траве выползшие из-под крыльца смешные лопоухие толстолапые щенки: грызут друг друга, валяют по земле, отбрыкивая задними лапами, делят с большими сердитыми воронами брошенные хозяйкой хлебные куски и мясные куриные косточки. Рядом сидящая в притулившейся возле поленницы переросшей крапиве облезлая черно-белая кошка с видом умудренного жизнью, безразличного ко всему суетному философа щурит осторожные, хитрые глазки, наблюдая за этой бестолковой возней. Дальше, за повалившимся хилым забором, на пустыре возле самого леса носятся наперегонки две большие разномастные лайки, хватают друг друга за ляжки, скачут боком, весело скаля крепкие желтые клыки, пугают привязанную к вбитому в землю обрезку стальной трубы козу…