Всем смертям назло - [5]

По четверо мужиков с каждой стороны.

Когда все стали по своим местам, Алексей пошёл по брёвнам на середину Суны.

— Гляди! Пробуем! — крикнул Евстафеев.

Мужики враз натянули верёвки, и Алексей повис над брёвнами. Всё шло, как задумано.

Алексей стал пробираться вперёд, к залому. По берегу шли сплавщики.

— Эле варуа![3] — закричал Евстафеев.

Скок-скок по брёвнам.

Отец Алексея не выдержал, повернулся, побрёл к лесу.

— Гляди! — рявкнул дед.

Алёша подходил к залому. Вот уже в пяти метрах то самое злополучное бревно. Верёвки натянулись, и Алексей шёл легко, парил прямо, чуть-чуть носками ботинок касаясь брёвен. Наконец добрался.

— Расшатывай! — скомандовал Евстафеев.

Бревно не поддавалось. Мало силёнки было, видать, у Алексея. Он стал изо всей мочи толкать двумя ногами. Мешали ремни.

— Не могу! — крикнул он, но крик был тихий, и его не услыхали.

Три раза Алёша отдыхал и три раза снова принимался за дело. Пот заливал глаза, промокли ноги в худых ботинках, а он всё толкал бревно, толкал. Было бы во что упереться. Верёвка пружинила, отбрасывала его назад. Заныла спина, закололо в коленях. Но с каждой минутой в нём росло упрямство и злость. «Не сдамся, не сдамся. Дружки засмеют. Доверили такое дело первый раз в жизни… Не сдамся».

Внезапно он почувствовал, как плотный настил ожил, дрогнул и устремился вперёд.

Секунды три он летел вместе с этим страшным потоком. Но тут его подняли, и он повис над грозной рекой. Вдруг Алексей услыхал далёкий крик. Он глянул на берег, повернул голову назад. На него неслось бревно — остервенелое, ставшее на дыбы, голое, с ободранной корой, развевавшейся грязными лентами.

Казалось, оно было нацелено прямо в глаза. «Если бревно зацепит верёвку — пропал», — подумал Алексей. Резко подобрав ноги, он попытался подпрыгнуть вверх. И всё же бревно настигло его.

…Бережно подтягивали сплавщики Алексея к берегу.

— Чего он перестал кричать? — спрашивал без конца дед Евстафеев, показывая на обмякшее тело Алёшки.

Отец стоял на крутом берегу, не отрываясь глядел, как над быстро плывущими стволами медленно приближается привязанный Алексей. Правая рука его машинально тыкала тремя пальцами в лоб, опускалась вниз, находила правое, затем левое плечо.

— Давай быстрее! — крикнул дед тем, кто отпускал верёвку на том берегу.

— Погиб, видать, сынок наш, — прошептал десятник.

Алексея отнесли к костру, раздели. Трясущимися руками десятник снял с себя нательную рубаху, разорвал. Смыли кровь, перевязали, разжали ножом губы, влили тёплого чаю.

Алёша открыл глаза, застонал. Дед Евстафеев стал осторожно щупать, нет ли перелома в ногах. Алексей вздрагивал от прикосновений сильных рук, вскрикивал от боли.

— Слава Богу, цел парнишко, — вздохнул, наконец, дед.

Подбросили в костёр сухостоя, Алексея укутали полушубком. Вечером мужики принесли его в деревню.

Но у первого дома Алексей стал просить, чтоб его спустили на землю.

— Пусть идёт сам, я помогу, — сказал отец. Он боялся жены, боялся её слёз, крика, а Алексею стыдно было сверстников — вдруг бы увидели его на плечах у десятника.

К дому подходили, будто ничего не случилось. Отец помог взобраться на крыльцо, открыл дверь.

— Такое дело — вот, ударил ногу, запнулся о корень, — сказал виновато Алёша. Отец тяжело вздохнул, но вдруг по его лицу поползла безудержная улыбка, он похлопал сына по плечу, взлохматил давно не стриженные волосы. Ему захотелось поцеловать Алёшку, но это было не принято в их селе, в их доме.

НА КАРЕЛЬСКОМ ПЕРЕШЕЙКЕ

Солнце грело по-весеннему. Вороньё, всполошенное громом духового оркестра, низко летало над широкой снежной равниной. Порывистый ветер залетал в ворот широкой байковой куртки, холодил вспотевшую грудь. Алексей дышал ровно и глубоко, но ноги ещё были чужие, словно ватные. Вокруг трепетали небольшие красные флаги.

Под длинным транспарантом, на котором белыми буквами шла надпись «Будь готов к труду и обороне», совещались судьи. Оркестр резко оборвал только что начатый марш. Воцарилась тишина.

— Первое место в городских соревнованиях занял студент рабфака Петрозаводского педагогического института Алексей Афанасьев. Он награждается именными часами.

Высокий человек в длинной серой шинели долго тряс руку Алексею, а потом сам надел ему часы, прямо поверх рукава куртки.

— Ну, чемпион, — улыбнулся военный, — будь точным во всех делах, больших и малых, как эти кировские часы.

Что-то ещё говорил этот весёлый человек, но оркестр так громко играл туш, так тепло и радостно стало вдруг на душе, что Алексею запомнились только эти слова. Он быстро возвратился на своё место, смотрел, как награждали его товарищей, и всё время чувствовал, что руку непривычно сжимает крепко застёгнутый ремешок. Наконец, Алексей не выдержал, снял часы — ему казалось, что они остановятся на морозе, что он может нечаянно ударить их о лыжную палку. На тыльной стороне сверкала свеже выгравированная надпись: «Победителю лыжных соревнований в Петрозаводске. 1937 год».

Не пришлось Алексею стать учителем. Помешала финская война.

Сначала он был на Карельском перешейке в лыжном батальоне. Бегал на лыжах лучше всех в части, отлично стрелял, хорошо говорил по-фински.